Адрес: г. Москва, Хорошевское ш., д. 10, кв. 2 (1957–1968) и кв. 3 (1968–1972) (дом снесен)
Строительство домов на Хорошевском шоссе. Фото:
В октябре 1957 года Варлам Шаламов со своей женой Ольгой Неклюдовой и ее сыном Сергеем переехали из тесной комнаты на Гоголевском в другую коммунальную квартиру — на Хорошевском шоссе, в трехкомнатную квартиру одного из домов, построенных пленными немцами в районе станции метро «Беговая». Жилищные условия стали намного лучше — комнат было уже две, и Шаламов занимал одну из них. Третья комната осталась в распоряжении (как кабинет) философа Валентина Фердинандовича Асмуса.
Брак с Ольгой Неклюдовой продлился 10 лет. Брак двух писателей, у каждого из которых был сложный характер и нелегкая биография за плечами, в конце концов развалился.
После развода, последовавшего в октябре 1966 года, Шаламов еще полтора года жил в той же комнате, а в апреле 1968 года переехал в отдельную комнату соседней квартиры этажом выше. В 1972 году Шаламову пришлось покинуть расселяемый дом.
На этот период — жизни на Хорошевке, — несмотря на частые болезни, ухудшения слуха и многочисленные разрывы с казалось бы близкими людьми, приходится самый плодотворный период московской жизни Шаламова. В течение всего этого времени шла работа над «Колымскими рассказами», критическими и литературоведческими статьями, автобиографическими текстами, было подготовлено и опубликовано четыре сборника стихов
Здесь же в 1966 году Шаламов знакомится с
Ирина Павловна Сиротинская в 1960-е. Фото:
Ольга Сергеевна была человеком со сложной судьбой и с не менее сложным характером. Она избежала самого страшного — ареста, тюрьмы, лагеря, но была достаточно бита жизнью и немало претерпела в своей литературной судьбе, будучи при этом болезненно самолюбивой, крайне обидчивой, резкой в суждениях. О ней говорили: либо обидится, либо сама обидит, а строки Варлама Тихоновича «тебя дыханье оскорбит, неловкий взгляд заденет...» написаны именно ей. Надежд на то, что этот брак будет счастливым, было довольно мало; ну, так оно и вышло.
Познакомились они в 1956 году в доме маминой подруги, Ольги Всеволодовны Ивинской. Варлам Тихонович, тогда еще не реабилитрованный, живший за сотым километром, прислал письмо ей, своей старой знакомой, помнившей его с конца 20-х годов. Об этом знакомстве я взял интервью у Ольги Всеволодовны незадолго до ее кончины, и отдал запись ее дочери, Ирине Ивановне Емельяновой, которая и опубликовала данный текст. Ирина Ивановна издала также переписку Варлама Тихоновича и Ольги Всеволодовны, относящуюся к 1956-му году, рассказав в комментариях об истории их знакомства и лирических отношений — впрочем, вполне платонических.
Хорошевское шоссе в конце 1960-х годов. Фото:
Мы занимали две комнаты на первом этаже, четыре окна выходили на чрезвычайно шумное и пыльное Хорошевское шоссе, по которому почти сплошным потоком шли большегрузные автомобили, с небольшим
двух-трехчасовым затишьем в середине ночи. Одна из комнат была проходной, вторая — общей, в ней жила мама и стоял телевизор, обеденный стол и так далее. Другую мы делили с Варламом Тихоновичем.Неклюдов C. Варлам Тихонович Шаламов: 1950–1960-е годы
На Хорошевском, 10, кв. 3 впервые в моей московской жизни я получил возможность ПИСАТЬ.
После ада шпионства в нижней квартире я каждый день дышал здесь свободно, с рабочим настроением вставал и ложился целых пять лет. Ощущение важности этой моей свободы продиктовано твердостью в отношении асмусовых (попыток) покушения на комнату, полный разрыв с миром без малейших послаблений.
Здесь я нашел и утвердил любовь, или то, что называют любовью. И сейчас, в этот час переезда благодарю Ирину [Сиротинскую]. Ее любовь и верность укрепила меня даже не в жизни, а вчем-то более важном, чем жизнь — умении достойно завершить свой путь. Ее самоотверженность была условием моего покоя, моего рабочего взлета.
Шаламов в 1960-е годы. С кошкой Мухой. Фото:
Объективно: на Хорошевском шоссе, 10 — 3 мне было хорошо. Впервые я не был объектом продажи и купли, перестал быть вишерским, колымским рабом.
<...> Я так увлекся, так радовался своей рабочей свободе, так дорожил, что прозевал всю издательскую сторону дела и поплатился жестоко, конечно, у нас издательская сторона писательского дела не менее, а, наверное, более важна, чем сторона рабочая, творческая.
Вот эту-то сторону дела я и упустил из виду. Но если бы мне пришлось вернуться на четыре года назад, я поступил бы точно так же — писал бы, а не ходил к Фогельсону [Виктор Фогельсон был редактором всех поэтических сборников Шаламова].
Здесь я успешно отбивал атаки, провокации всякого рода, шантажа и личного и общественного.Варлам Шаламов. Из записных книжек 1972 г.
Были и еще у нас встречи, но записана только одна: в начале июня 1965, в комнатке В. Т. на Хорошевском шоссе, где стекла не умолкали постоянно греметь от страшного шума тяжелых грузовиков.
В. Т. с большим и справедливым раздражением разносил какую-то напечатанную фальшивую книгу о колымских лагерях (не записал я автора, кажется на «К»). В этой связи заговорили о мемуарах Е. Гинзбург (тогда только 1-й части). Он резко высказывал: забвение товарищей, выпячивание себя (я сам не нашел так, хотя и Твардовский сказал о книге то же самое); вранье (?), фальшивая душа; характер втируши, крайне (?) левые мнения, рукопись как паспорт фрондизма. Резко говорил и о ней самой: что на Колыме она занималась коммерческими операциями, а «обосновать более тяжелого обвинения не могу» (т. е. в стукачестве). Кажется, его раздражение загорелось из-за двух ее характеристик: похвальной — Кривицкому (В. Т.: он — организатор провокаций и лагерных процессов) и хулы — Владимировой (о которой Шаламов написал: «Пророчица или кликуша»).
В этот раз рассказывал Варлам и о своем выступлении на мандельштамовском вечере, которым был горд. Записано у меня, сказал буквально:
— Мой час придет!
Да, было у него много прав для такой надежды. Но — слишком жестокая и длительная мясорубка, а жизнь — отмерена, а здоровье обрывчиво.Солженицын А. И. . С Варламом Шаламовым
Донесение № 7
Справка:
Шаламов Варлам Тихонович, 1907 года рождения, беспартийный, в прошлом активный троцкист.
Неклюдова Ольга Сергеевна, беспартийная, член Союза советских писателей.
Слуцкий Борис, поэт, в своих стихотворениях пытается охаивать патриотические чувства советского народа в период Отечественной войны.
...встретился с Варламом Тихоновичем Шаламовым и его женой Ольгой Сергеевной Неклюдовой и был у них дома на Хорошевском шоссе, д. 10, кв. 2...
В разговорах о литературе Шаламов рассказал, что вышла «интересная книга стихов Слуцкого «Память»[1]. Когда И. выразил свое мнение о том, что книжка эта вычурна и мелка по постановке стихотворной темы, Шаламов заявил, что то, что вошло в эту книгу, — это наименее интересное из всего, что Слуцким написано, что Борис Слуцкий — талантливый поэт, но из-за создавшихся в литературной политике обстоятельств лишен возможности печатать свои лучшие стихи и читает их только в домах своих знакомых и по пьянке в ресторанах. По словам Шаламова, стихи Слуцкого «очень резки и остры».
Сказал также Шаламов, что Слуцкий бывает у них дома, и довольно часто. Очень много Шаламов рассказывал о Борисе Леонидовиче Пастернаке, о том, что в одном из издательств Италии вышел роман Пастернака «Доктор Живаго», не напечатанный в Советском Союзе. По словам Шаламова, роман этот должен выйти в Англии, Швеции и Австрии[2].
Рассказал Шаламов также и о том, что Сурков и Панферов несколько раз разговаривали с Пастернаком и предлагали ему взять из итальянского издательства тогда еще не напечатанную рукопись, но Пастернак категорически отказался, и, как говорит Шаламов, Пастернак сейчас «держится очень уверенно».
Шаламов в 1960-е годы. Фотография с паспорта. Фото:
Говоря о статье Софронова в «Литературной газете», Шаламов сказал, что она никак не является взглядом партии на литературу и даже наоборот, так, например, очень неприязненно отнесся к этой статье один из партийных руководителей идеологического фронта товарищ Поспелов. Будто бы после его замечания «Литературной газете» третья часть статьи была срочно переделана самим Софроновым совместно с редактором «Литературной газеты» Кочетовым.
Шаламов говорил, что статья Софронова вызвала большое возмущение в литературных кругах и что, если быкто-либо из «обиженных» Софроновым писателей выступил в печати против этой статьи, то такого бы человека единодушно поддержала писательская общественность.
Неклюдова сказала, что, хотя ее книга «Ветер меняет вывески» и готова, но она ее в издательство не сдает, оттягивая вот уже несколько раз сроки сдачи. Причина, которой руководствуется Неклюдова, — такова: она считает, что если она сдаст в издательство эту книгу сейчас, то книга будет немедленно и насмерть «зарезана». Неклюдова очень сетует на свою писательскую судьбу, объясняя свои неудачи «литературным безвременьем», «новой рапповщиной».
Сказал еще Шаламов, что он присутствовал при разговоре председателя комиссии по литературному наследствуА. К. Воронского — Дементьева[3] с редактором «отдела смеси» в журнале «Москва» Морморштейном[4] по поводу печатания писемА. М. Горького кА. К. Воронскому [5]. Шаламова возмутило, что председатель комиссии по наследству не рекомендовал журналу «Москва» печатать эти письма. Об этом разговоре Шаламов написал в Магадан — Галине Александровне Воронской[6]. Шаламов несколько раз повторял такое выражение: «рамки, сковывающие советскую литературу, еще очень узки».
Интересовался Шаламов судьбой Добровольского и был очень огорчен узнав, что амнистия Добровольского не коснулась. Шаламов получает письма от жены Добровольского. Шаламов очень интересовался, где в данное время находится Лоскутов Федор Ефимович?[7]
…Шаламов сказал, что последнее письмо от Лоскутова он получил из Белоруссии. В этом письме Лоскутов сообщал, что выезжает к сестре в Молдавию. Недавно Шаламов написал Лоскутову письмо по его молдавскому адресу.
Связь Шаламова и Лоскутова началась на Колыме, когда они оба были в больнице УСВИТЛа, на23-м километре. К этому же времени относится и их знакомство с Добровольским (это46–51-й год). Позднее Шаламов и Лоскутов (и Добровольский также) встретились на Левом берегу в больнице. Их в те времена объединяла общность взглядов на жизнь. Действительность в ту пору казалась им чрезвычайно мрачной и бесперспективной. Кстати говоря, это очень ярко отразилось в стихах Шаламова того периода.
В настоящее время Шаламов очень скверно себя чувствует, он почти лишился слуха, страдает головокружениями и даже упал на улице и почти месяц пролежал в Институте неврологии.
Последний раз И. видел Шаламова 21 декабря. Шаламов очень скверно себя чувствовал, и поэтому беседы не получилось. Шаламова морально весьма угнетает его физическое состояние.
верно: Ст. оперуполном КГБ при СМ СССР ЦА ФСБ РФ.Архивное дело №
ПФ-4678 , т. I, часть II, л. 164–166.
Машинописная копия. 23 декабря 1957 г.
Примечания
[1]. Сборник Слуцкого «Память. Книга стихов» выпущен издательством «Советский писатель» в 1957 году. Слуцкий Борис Абрамович (1919–1986) — русский советский поэт. Сборник «Память» — стихи о Великой Отечественной войне, которые драматично и достоверно передают фронтовой быт.
[2]. Имеется в виду выход в Милане на итальянском языке 15 ноября 1957 года романа «Доктор Живаго», вскоре переведенного на многие другие языки и изданного
[3]. Дементьев Александр Григорьевич (1904–1986) — литературный критик, в 1953–1956 и
[4]. Информация из материалов дела Шаламова: «В редакции журнала "Москва" при отделе очерковой литературы была создана небольшая группа внештатных сотрудников, занимавшихся составлением отдела "Смесь". В эту группу входили:
[5]. Переписка
[6]. Воронская Галина Александровна (1916–1991) — уроженка г. Кемь
[7]. Лоскутов Федор Ефимович (1897–1977) — уроженец д. Липовка Смоленской области, врач военного госпиталя г. Бобруйска. Военным трибуналом войск МВД по Дальстрою от 17 июня 1947 года по ст. ст. 58–10 ч. 1 и 58–11 УК РСФСР осужден к 10 годам ИТЛ. Определением военного трибунала Дальневосточного военного округа от 13 января 1955 года освобожден. Находился на положении врача в Центральной больнице для заключенных (пос. Дебин), затем — в Магадане. Познакомился с Шаламовым в Центральной больнице для заключенных УСВИТЛа в 1946 году, когда Шаламов туда прибыл на курсы фельдшеров, а затем работал в хирургическом отделении.
Сохранившийся дом «немецкой» застройки на Хорошевском шоссе (у м. «Полежаевская»): Фото:
Александр Галич очень ценил творчество Шаламова. Он посвятил Шаламову песню «Все не вовремя». В 1960-х годах они познакомились.
Песня называется «Все не вовремя», посвящается Варламу Тихоновичу Шаламову. Это замечательный человек, замечательный писатель. Когда-то, в 30-е годы, он начинал как поэт. Он пробыл много лет в лагерях. Он написал об этом прекрасную книжку, цикл рассказов и очерков. Когда я ее прочел, мне захотелось написать песню, посвященную ему. Мы тогда еще не были знакомы, и это единственная моя лагерная стилизация, я этот жанр не очень люблю, но тут просто было необходимо написать. И было очень странно, я у одного нашего знакомого пел песни, сказал, что вот у меня одна песня посвящена Шаламову. Сидел какой-то очень высокий, костлявый человек, приложив руку к уху, слушал меня. Я только сказал, что песня посвящена Шаламову, так он близко-близко подсел, почти лицом к лицу. Было очень неудобно петь, и я очень злился. А потом, когда я кончил, он встал, обнял меня, и сказал: «Ну вот, давайте познакомимся. Это я и есть, Шаламов, Варлам Тихонович». Так мы и познакомились. У меня, как известно, вообще голоса нет, а на эту песню у меня и вовсе голоса не хватает, потому что это, так сказать, истерично-урочная песня.
А. Галич, из выступлений
<...>
А над Окой летят гуси-лебеди,
А за Окой свистит коростель,
А тут по наледи курвы-нелюди
Двух зэка ведут на расстрел!
А первый зэка, он с Севастополя,
Он там, черт чудной, Херсонес копал,
Он копал, чумак, что ни попадя,
И на полный срок в лагеря попал.
И жену его, и сынка его,
И старуху мать, чтоб молчала, блядь!
Чтобы знали все, что закаяно
Нашу родину сподниза копать!
А в Крыму теплынь, в море сельди,
И миндаль, небось, подоспел,
А тут по наледи курвы-нелюди
Двух зэка ведут на расстрел!
А второй зэка — это лично я,
Я без мами жил, я без папи жил,
Моя б жизнь была преотличная,
Да я в шухере стукаря пришил!
А мне сперва вышка, а я в раскаянье,
А уж в лагере — корешей внавал,
И на кой я пес при Лехе-Каине
Чумаку подпел «Интернационал»?!
А в караулке пьют с рафинадом чай,
А вертухай идет, весь сопрел.
Ему скучно, чай, и несподручно, чай,
Нас в обед вести на расстрел!1964
Галич А. Когда я вернусь: полное собрание стихов и песен. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1981