Репрессированная наука
Вводная статья
Авиационный завод № 39 / ЦКБ-39
Анилтрест
Болшевская шарашка (г. Королев)
Бутырская тюрьма
ВИНИТИ
Военная коллегия Верховного суда / ОКБ в ЭКУ ОГПУ
Вольная академия духовной культуры
Вольная философская ассоциация / Московский государственный педагогический институт
Всесоюзная научная ассоциация востоковедения (ВНАВ)
Всесоюзный институт минерального сырья
Высшая аттестационная комиссия (ВАК)
Геологический институт АН
Гидрометеорологический комитет СССР
Гидрометцентр
Главное здание МГУ
Государственная академия художественных наук (ГАХН)
Государственный астрофизический институт (ГАФИ)
Государственный институт азота
Государственный электромашиностроительный институт им. Я. Ф. Каган-Шабшая
Дача П. Л. Капицы
Еврейский народный университет (1919–1922 гг)
Завод «Динамо»
Завод «Компрессор» / ОТБ-8
Завод «Красный богатырь»
Издательство Academia
Издательство «Иностранная литература»
Институт высшей нервной деятельности
Институт географии АН
Институт горючих ископаемых (ИГиРГИ)
Институт земного магнетизма и ионосферы АН
Институт им. Плеханова
Институт истории науки и техники АН / Институт этнографии АН
Институт конкретных социальных исследований (ИКСИ) АН
Институт красной профессуры
Институт Маркса – Энгельса – Ленина
Институт мирового хозяйства и мировой политики
Институт мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО)
Институт повышения квалификации руководящих работников Министерства бытового обслуживания
Институт стали / Московский нефтяной институт
Институт теоретической и экспериментальной физики (ИТЭФ)
Институт физики земли
Институт физики и биофизики / Физический институт им. П. Н. Лебедева (ФИАН)
Институт физических проблем
Институт философии, литературы и истории (ИФЛИ)
Институт языкознания АН
Историко-архивный институт
Исторический факультет МГУ (1934–1970)
Квартира М. Н. Сперанского
Квартира Н. Н. Лузина
Квартира Натальи Кинд-Рожанской / Кибернетический семинар Александра Лернера
Квартира С. В. Бахрушина
Коммунистическая академия / Институт философии АН
Коммунистический университет им. Я. М. Свердлова / Высшая партийная школа (ВПШ)
Коммунистический университет национальных меньшинств Запада (КУНМЗ) им. Ю. Ю. Мархлевского
Коммунистический университет трудящихся Востока
Конъюнктурный институт Финансово-экономического бюро Наркомфина
Котельный завод им. Бари / ОТБ-11
Краснопресненская обсерватория МГУ (ГАИШ)
Кучинская шарашка
Лагеря МГУ на Ленинских горах, в Лужниках, Черемушках и Раменках
Марфинская шарашка
МГУ (корпуса на Моховой)
Микробиологический институт АН
МОГЭС / ОТБ-12
Московский институт востоковедения (1921–1924) / Институт востоковедения АН (1953–1977)
Московский институт востоковедения им. Н. Н. Нариманова
Московский полиграфический институт
Московский химико-технологический институт им. Менделеева (МХТИ)
Московское высшее техническое училище (МВТУ)
Наркомзем / Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук им. Ленина (ВАСХНИЛ)
Наркомпрос / Главлит
Наркомпрос. Политуправ Республики
Научно-исследовательский институт языкознания (НИЯз)
Научно-технический отдел ВСНХ
Научные семинары отказников (1972–1989 годы)
НИИ вакцин и сывороток им. Мечникова
НИИ прикладной молекулярной биологии и генетики
НИИ содержания и методов обучения
НИИ-160 (Фрязино)
НИИ-6
Общество изучения московской губернии
Объединенный институт ядерных исследований
Ольгинский завод / ГСНИИ-42
Почвенный институт АН
Президиум АН (Нескучный дворец) / Центральный музей народоведения
Туполевская шарашка / ЦКБ-29
Тушинский машиностроительный завод / ОТБ-82
Университет трудящихся Китая им. Сунь Ятсена
Физико-химический институт им. Л. Я. Карпова
Физический институт (ФИАН)
ФНИЦ эпидемиологии и микробиологии им. Гамалеи
Центральное бюро краеведения
Центральное статистическое управление (ЦСУ)
Центральный институт труда
Центральный музей народоведения
Институт философии, литературы и истории (ИФЛИ)

Объекты на карте:

Институт философии, литературы и истории (ИФЛИ)
ИФЛИ / Московский институт востоковедения

Институт философии, литературы и истории (ИФЛИ)

Адрес: Москва, Большой Трубецкой пер., д. 18; не ранее 1936 года — Ростокинский пр-д, д. 13а

Институт философии, литературы и истории (ИФЛИ или МИФЛИ) был создан в 1931 году на базе гуманитарных факультетов МГУ. ИФЛИ сравнивали с пушкинским Лицеем: там преподавали лучшие ученые-гуманитарии и учились многие известные в будущем поэты, филологи, историки и философы. ИФЛИ существовал в течение 10 лет, а в 1941 году институт был вновь слит с МГУ во время нахождения обоих учебных заведений в эвакуации в Ташкенте. В 1943 году в здании по Ростокинскому проезду расположился Московский институт востоковедения.

Ростокинский проезд, 13а — здание, в котором располагался ИФЛИ и затем Московский институт востоковедения. Современный вид

Ростокинский проезд, 13а — здание, в котором располагался ИФЛИ и затем Московский институт востоковедения. Современный вид

ИСТОРИЯ ИНСТИТУТА

Институт философии, литературы и истории (ИФЛИ или МИФЛИ) был создан в 1931 году в результате выделения гуманитарных факультетов МГУ в отдельное учебное заведение. 23 июля 1930 года вышло постановление ЦИК и СНК о реорганизации университетов и подготовке на их базе научно-исследовательских кадров по естественно-научным и физико-математическим специальностям, в связи с чем факультеты и отделения, имеющие гуманитарный уклон, выделялись в отдельные вузы. Ректор Московского университета И. Д. Удальцов поддерживал разделение университета. Он говорил: «Пора старику-университету на 175-летнем юбилее жизни на покой». В июле 1931 года на основе историко-философского факультета МГУ был создан Институт истории и философии (МИФИ), в 1933 году к нему были присоединены также выведенные из состава МГУ кафедры факультета литературы и искусства, и с этого момента институт получил свое хорошо известное название — ИФЛИ. Сначала институт состоял из следующих отделений — философского, исторического, антирелигиозного, истории развития техники, краеведения, истории и методологии искусства. В связи с реорганизацией Коммунистического университета им. Я. М. Свердлова и выведением из его состава отделения общественных наук оно было в 1934 году присоединено к ИФЛИ, и его структура была вновь преобразована: в составе института появились пять факультетов — исторический, философский, литературы, языка и искусства; в 1939 году был также открыт экономический факультет. Первый набор студентов был осуществлен в 1934 году. В 1938 году институту было присвоено имя Н. Г. Чернышевского.

ИФЛИ существовал в течение 10 лет, а в 1941 году институт был вновь слит с МГУ во время нахождения обоих учебных заведений в эвакуации в Ташкенте. В 1943 году в здании по Ростокинскому проезду, где ранее размещался ИФЛИ, расположился Московский институт востоковедения​. Сейчас оно принадлежит Московскому лингвистическому университету.

Хользунов (Б. Трубецкой) пер., 18. ИФЛИ располагался здесь как минимум до 1936 г. Фото: mosday.ru

Хользунов (Б. Трубецкой) пер., 18. ИФЛИ располагался здесь как минимум до 1936 г. Фото: mosday.ru

В институте собрались лучшие преподаватели-гуманитарии, чудом избежавшие тюрьмы и ссылки, многие из которых помнили и сохраняли традиции дореволюционного образования. В ИФЛИ преподавали М. В. Алпатов. А. В. Арциховский, К. В. Базилевич, С. В. Бахрушин, Б. Э. Быховский, В. П. Волгин, И. С. Галкин, Б. Д. Греков, Ю. В. Готье, Н. К. Гудзий, А. И. Неусыхин, Л. Е. Пинский, С. Д. Сказкин, И. Д. Удальцов, Д. Н. Ушаков и другие замечательные филологи, историки, искусствоведы. В стенах ИФЛИ фактически была предпринята попытка возродить классическое образование в одном-единственном учебном заведении Москвы. Похожую попытку предприняли также в Ленинграде, где в том же 1931 году был создан Ленинградский институт истории, философии и лингвистики, просуществовавший совсем недолго — до 1937 года.

Поступить в институт было очень сложно, экзамены сдавали по всем предметам школьного аттестата, а конкурс был огромным, так что ходила даже поговорка: «Не миф ли МИФЛИ?» (Файнбург Г. З. Зоря, Зорька). Спустя более полувека после закрытия институт и правда остается мифом об одном из немногочисленных островков свободы в Москве 1930-х. Некоторые лекторы (например, Л. Е. Пинский, читавший курс истории западной литературы на филфаке) даже строили свои лекции таким образом, чтобы данные при помощи аллюзий отсылки к настоящему возникали у аудитории сами собой.

УЧЕБА В ИФЛИ: ВОСПОМИНАНИЯ Н. И. БАЛАШОВА

Филолог Н. И. Балашов, бывший студентом ИФЛИ в 1936–1941 годах, рассказывал, что профессора университета не сразу свыклись с тем фактом, что поступившие к ним, в отличие от прежних выпускников классических гимназий, не знают иностранных языков: на первой же лекции филолог Д. Е. Михальчи буквально оглушил первокурсников библиографией на трех-четырех иностранных языках, а читавший курс по истории Средних веков А. И. Неусыхин более осторожно добавлял к основному списку на русском языке французские и немецкие издания. Он вспоминал об учебе в ИФЛИ:

[Ифлийцы] быстро осознали, на каком острове в назревавшем кошмаре репрессивных тридцатых годов они оказались, в какой институт и с какой традицией они попали. В зависимости от курса еще сохранялись 1–3 дня для самостоятельной библиотечной работы. Студент еще рассматривался как самостоятельный молодой научный работник. Открывалась возможность поглощавшего все силы диалога со знаменитыми библиотеками Москвы, уже покореженными изъятиями цензуры, но до войны еще не подвергавшимися эрозии разрушения, затопления при авариях и просто растаскивания… <…>
Учение было страстью. Спешили учиться и мыслить. <…> Мы сидели до закрытия в различных библиотеках Москвы и в кабинетах ИФЛИ. А безобразно укороченного рабочего дня и выходных в этих библиотеках тогда не было. Закрывались они в 23 часа, а некоторые — в 23 часа 45 минут.
Кинотеатры — а какие искушающие нас бывали спектакли! — создавали нравственную проблему. Угрызений совести не приносили только музеи и прогулки по архитектурным местам.

Первый выпуск литературного факультета ИФЛИ. Фото: booknik.ru

Первый выпуск литературного факультета ИФЛИ. Фото: booknik.ru

Студенты охотно работали в «читальнях» при Музее изобразительных искусств, при Щукинско-Морозовском музее нового западного искусства на Кропоткинской. Правда, там залы читальные закрывались раньше, вместе с самим музеем.
<…> борьба сталинизма против ленинского хозяйствования и политики била прежде всего по непосредственно общественным наукам — по политэкономии, философии, истории, особенно по истории партии и истории СССР, по социологии. Тут-то и получилось, что с разгромом истории и социологии стали распадаться и поверхностные, лишь по названию якобы марксистские, вульгаризированные обществоведение и так называемая вульгарная социология, а с нею и непонимание природы искусства, творческой индивидуальности, сложной связи между обществом и литературой. Изучение нами произведений Маркса, Энгельса, Ленина показывало, что истинные классики марксизма далеки от мысли, что художник только «продукт» своей эпохи и господствующего класса…
Мне рассказывали, что со стороны наиболее медленно «прозревавших» студентов философского факультета ИФЛИ (Москва) появились положительные ссылки на Шекспира, Гёте, Пушкина, иногда сопровождавшиеся радостным криком «первооткрывателя»: «А ведь Шекспир был не дурак, товарищи!». Однокашники такого «трибуна», далеко ушедшие вперед в познании истины, отвечали единодушно: «Зато ты дурак!»
В серьезном и по тем временам опасном плане возвращение ценностей проявилось, когда на студенческой демонстрации осенью — если память не изменяет — именно 1937 г. ифлийцы, шедшие в ближайшей к Мавзолею колонне, понесли на шестах не только красные макеты книг с надписями «Маркс», «Ленин», «Сталин», но и синие макеты: «Гельвеций», «Фейербах», и даже «Аристотель» и «Гегель». Первым это заметил с трибуны Молотов. Произошло какое-то замешательство и энергичное (нам не слышное) перешептывание со Сталиным и Калининым, кончившееся на тот раз благополучно. Молотов громко сказал в микрофон: «Да здравствует советское студенчество, смело изучающее источники марксизма!»

Яков Миндин и идеалы ифлийцев тридцатых годов // В том далеком ИФЛИ. М., 1999

СТУДЕНТЫ

ИФЛИ сравнивали с пушкинским Лицеем — как из-за необычайного для эпохи духа свободы, так и из-за того, что многие известные впоследствии поэты, писатели, философы и историки окончили этот институт, образовав прослойку новой интеллигенции, подобной плеяде лицеистов начала XIX века. В ИФЛИ учились поэты Павел Коган, Давид Самойлов, Борис Слуцкий, Семен Гудзенко, Александр Твардовский, Константин Симонов, Михаил Кульчицкий, Сергей Наровчатов, философ Григорий Померанц, историк-античник Георгий Кнабе, филолог Лев Копелев, переводчица Лилианна Лунгина и многие другие. Заочно в ИФЛИ учился Александр Солженицын (см. подробнее ниже).

Неофициальным гимном ИФЛИ стала песня «Бригантина», написанная Павлом Коганом в соавторстве с Георгием Лепским.

БРИГАНТИНА
(Песня)
Надоело говорить и спорить,
И любить усталые глаза…
В флибустьерском дальнем море
Бригантина поднимает паруса…

Капитан, обветренный, как скалы,
Вышел в море, не дождавшись нас…
На прощанье подымай бокалы
Золотого терпкого вина.

Пьем за яростных, за непохожих,
За презревших грошевой уют.
Вьется по ветру веселый Роджер,
Люди Флинта песенку поют.

Так прощаемся мы с серебристою,
Самою заветною мечтой,
Флибустьеры и авантюристы
По крови, упругой и густой.

И в беде, и в радости, и в горе
Только чуточку прищурь глаза.
В флибустьерском дальнем море
Бригантина поднимает паруса…

Вьется по ветру веселый Роджер,
Люди Флинта песенку поют,
И, звеня бокалами, мы тоже
Запеваем песенку свою.

Надоело говорить и спорить,
И любить усталые глаза…
В флибустьерском дальнем море
Бригантина поднимает паруса…

П. Коган, 1937

«Бригантина». Г. Лепский. 1989 г.

Филолог Б. А. Рогинский предлагает анализ стихотворного текста «Бригантины» в его связи с умонастроениями ифлийцев.

При внимательном чтении почти каждая строка открывает нам весьма многое. Сперва зададимся вопросом: о чем же «надоело говорить и спорить»? Давид Самойлов вспоминает: «Естественно, что в откровенных разговорах мы пытались разобраться в событиях 37–38 годов, недавно прокатившихся по стране <…>. В нас глубоко сидела вера в бескорыстие деятелей революции. Несмотря на провозглашаемый материализм, нас воспитывали идеалистами. Мы стремились жить не ради настоящего, а ради <…> будущего счастья. А оно, учили нас, может осуществиться только путем жертв, страданий, самоотречения нынешних поколений. <…> Культ страдания и самоотречения глубоко сидел в наших умах. И в них видели ближайшее будущее поколения, так как хорошо осознавали, что не за горами война, что именно нашему поколению придется сыграть свою историческую роль, пройдя сквозь страдание и самоотречение. <…> Лозунговым формулировкам и стандартным проклятиям в печати <…> мы не верили. <…> Однако предполагали какую-то тайну, какую-то цель, какую-то высшую целесообразность карательной политики. И старались это разгадать. <…> Обсуждали мы вопрос о том, не являются ли политические процессы и переворот 1937-го года предвоенными мероприятиями. И это была, пожалуй, наиболее приемлемая для нас версия. Ибо объясняла закрытость политических целей военной тайной.
В общем, мы принимали 1937-й с оговоркой, что истинный его смысл не может сейчас быть раскрыт, но он несомненно существует и является частью необходимой стратегии. Подробное разбирательство и окончательную оценку мы оставляли «на потом», на после войны, после победы («Памятные записки». С. 144–146). 
В приведенном рассуждении прежде всего бросается в глаза, что «говорившие и спорившие» ИФЛИйцы совсем не были наивны, и примирить веру с очевидностью было для них весьма сложно. Оставался провал, расщепление в мире, а значит, и в собственной личности. Вопрос был не в том, жить или умереть, а в том, как погибнуть: не зная цели собственной гибели (в подвале, застенке) или осмысленно — на войне. Самойлову представляется, что дух жертвенности, стремление к смерти были изначальным условием.

Рогинский Б. Через трепетный туман: заметки о романтике // Звезда. 2001. № 1

Романтическая образность, любимая ифлийцами, питалась не только из отрицания советской повседневности, но и — неосознанно — из самой военизированной риторики эпохи. Развязка наступила драматическая. Многие студенты-ифлийцы и на самом деле отправились добровольцами (или были призваны) на фронт — на Великую Отечественную, а кто-то и на финскую войну. На фронте погибли П. Коган, Е. Астерман, М. Бершадский, Я. Миндин и другие. После войны романтика героической гибели уходит из творчества и мироощущения выживших ифлийцев.

Отечественная война покончила с «жаждой небытия», она поставила под сомнение романтику героической гибели, а вслед за ней героическую романтику как таковую: для поколения шестидесятых «героическая поза» связывалась не только с неискренностью, официозом, но прежде всего с мертвечиной. Смерть была демистифицирована. Вслед за ней была демистифицирована идеология и питающая ее романтика. В этом смысле именно война подмыла корни режима. Все это более или менее очевидно для поколения, прошедшего войну.

Рогинский Б. Через трепетный туман…

РЕПРЕССИИ В ИФЛИ

Несмотря на небывалую для самых страшных лет сталинской эпохи атмосферу творческого и интеллектуального поиска, ИФЛИ существовал в тех рамках, которые — по той или иной причине — тоталитарная власть позволила создать. Лилианна Лунгина, учившаяся в ИФЛИ с 1938 года, полагала, что это был «такой элитарный вуз типа пушкинского лицея, созданный советской властью в тот момент, когда стало ясно, что нужны высокообразованные люди, чтобы иметь сношения с иностранными государствами» (Подстрочник: жизнь Лилианны Лунгиной… М., 2010). Кроме того, создание высшего учебного заведения, способного дать высококачественное гуманитарное образование в традициях дореволюционного университета, в определенной степени коррелировало с предпринимавшейся в 40-х годах попыткой возвращения к классическому гимназическому образованию (введением раздельного обучения девочек и мальчиков, преподаванием латыни в средней школе и т. п.). Весь этот процесс, в свою очередь, был связан с поворотом сталинской политики от революционного построения «нового мира» 1920-х годов к реставрации имперского стиля. Такая двойственность в восприятии ИФЛИ, который представляется то «сталинским лицеем», то оплотом духовного сопротивления, отмечается многими его выпускниками (см.: Шарапов Ю. П. Лицей в Сокольниках. М., 1995). Это неудивительно, ведь институт существовал не в вакууме, а в атмосфере своей исторической эпохи. Несмотря на сохранившиеся светлые воспоминания выпускников и бывших студентов ИФЛИ, институт не был в стороне от мрачных событий второй половины 1930-х: аресты, доносы, чистки, проработки и «публичные покаяния» на комсомольских собраниях происходили и здесь.

В архиве ИФЛИ сохранились документы, свидетельствующие о том, что, как и в других учебных заведениях, в 1933–1935 годах студентов и аспирантов отчисляли как «скрывших социальное происхождение» или «связь с троцкистами», «как социально-чуждые (или идеологически-чуждые) элементы», и даже «за антисоветские настроения».

В то же время существуют сведения о том, что в 1939–1940 годах руководство ИФЛИ негласно принимало детей репрессированных родителей во всех случаях, когда это можно было сделать. Директором ИФЛИ в 1935–1940 годах была А. С. Карпова (в 1940 году ее сменил бывший сотрудник НКВД А. И. Асеев). Вспоминает учившийся в ИФЛИ в годы ректорства А. С. Карповой историк Ю. П. Шарапов:

...Когда нас исключали из комсомола за то, что арестовали наших отцов и матерей, директор ИФЛИ — А. С. Карпова, член ВКП(б) с 1903 года, была бессильна против Сокольнического райкома комсомола. Но за все время, что она была директором, она не дала исключить из института ни одного сына, ни одну дочь репрессированных родителей, ссылаясь на конституционное право на образование: ни Марину Симонян (дочь Н. В. Крыленко), ни Елену Муралову (племянницу Н. И. Муралова, начальника гвардии Троцкого), ни других.

Здание ИФЛИ на Ростокинском проезде в 1941 г. Фото: архив общества «Мемориал»

Здание ИФЛИ на Ростокинском проезде в 1941 г. Фото: архив общества «Мемориал»

И Ю. П. Шарапов, и Л. З. Лунгина пишут также, что еще одним отличием, делавшим атмосферу в ИФЛИ более человечной, было то, что начальник спецотдела (и куратор института от НКВД) Я. Додзин не был только «винтиком репрессивной системы», но в меру возможностей помогал тем, кого вот-вот должны были арестовать.

Яша прошел всю войну, его, конечно, исключили из партии — он был человек неудобный для этой власти. Однажды я его встретила после войны. И спросила: «Ну почему ты все это делал?» Он говорит: «Ну, я же верил во все, поэтому я считал, что все должно быть справедливо и гуманно, я считал, что это перегибы, преувеличения, я же этих ребят знал, я же знал, что они честные и ни в чем не виноваты. Я не мог поступить иначе».

Подстрочник: жизнь Лилианны Лунгиной… М., 2010

С 1938 года, как и по всей стране, в институте вошли в практику собрания, на которых от детей или родственников арестованных требовалось отречься от своих близких, признать их вину и покаяться в «утрате политической бдительности». Воспоминания фиксируют всего несколько случаев, когда выступавшие открыто не признавали вину арестованных родственников и прямо защищали их.

Комсомольские собрания осенью 1937 — весной 1938 гг. проходили едва ли не каждую неделю. И за кафедрой 15-ой аудитории появлялись все новые и новые люди, подчас совсем неожиданные… вот на комсомольском собрании филфака поднимается студент Александр Караганов — секретарь бюро ВЛКСМ факультета. И сообщает, что получил от матери из Весьегонска письмо о том, что его отца, рядового рабочего, арестовали. Обсуждение. Результат: 139 голосов против исключения из комсомола, 37 — за. Отделался выговором.

Шарапов Ю. П. Лицей в Сокольниках. М., 1995

Подобные собрания вспоминает и Лилианна Лунгина:

Весь тридцать восьмой и тридцать девятый год свирепствовала волна сталинского террора. В ИФЛИ начались ужасные собрания. Мне помнится, что почему-то для них снимали зал консерватории — в ИФЛИ, вероятно, не было достаточно большой аудитории, — и там старшекурсники с необычайным восторгом и энтузиазмом занимались самобичеванием, бичеванием своих родителей и произносили страшные покаянные речи. Каялись они в том, что отец их арестован, мать арестована, а они сами виноваты перед партией и страной, что вовремя не разоблачили родителей. <…>
Одну девочку из тех, кто выступали, я уже знала. Она была на два курса старше нас. В ИФЛИ была такая система — старшие комсомольцы брали шефство над младшими. Отец этой девочки тоже был арестован. И я ее спрашивала: «Аня, почему ты все это говоришь?». Она отвечала: «Ну, я так думаю искренне, я должна очиститься перед партией. Я должна, это мой долг. Я чувствую в этом потребность. — И все нас призывала: — Вы тоже подумайте, может, вы что-то слышали? Может, слышали какие-то разговоры нездоровые? Про это надо сказать, важно это вовремя остановить».

Подстрочник: жизнь Лилианны Лунгиной… М., 2010

А. Г. Пригожин. Фото: Люди и судьбы

А. Г. Пригожин. Фото: Люди и судьбы

В 1934–1935 годах директором ИФЛИ был историк-марксист, выпускник Института красной профессуры Абрам Григорьевич Пригожин. Он был арестован 11 апреля 1935 года за связь с членами «троцкистской группы» Саратовского педагогического института — бывшими его сокурсниками по ИКП. 7 июля того же года ОСО НКВД он был приговорен к 3-летней ссылке в Уфу. Пригожин был повторно арестован 1 августа (по другим сведениям, 5 августа) 1936 года. 7 марта 1937 года он был приговорен Военной коллегией Верховного суда к высшей мере наказания по обвинению в «участии в контрреволюционной террористической организации» и на следующий день расстрелян. В 1956 году А. Г. Пригожин был реабилитирован (Люди и судьбы).

А. А. Федерольф-Шкодина. Фото: архив общества «Мемориал»

А. А. Федерольф-Шкодина. Фото: архив общества «Мемориал»

Доцент ИФЛИ, преподавательница английского языка Ада Александровна Федерольф была арестована 4 марта 1938 года (по ее собственному предположению — по доносу квартирного осведомителя). 14 мая 1939 года она была осуждена ОСО НКВД на 8 лет лагерей по статье 58 (ПШ). На «выбор» статьи, вероятно, повлиял тот факт, что в 1922–1927 годах А. А. Федерольф была замужем за англичанином и жила в Лондоне. После освобождения в 1946 году она жила в Рязани, где преподавала в педагогическом институте. В 1948 году А. А. Федерольф была снова арестована по старому делу, и в рязанской тюрьме познакомилась с дочерью Марины Цветаевой — Ариадной Эфрон. Обе женщины были сосланы в Туруханск — «на вечное поселение», которое окончилось относительно скоро после смерти Сталина — в 1955 году. А. А. Федерольф и А. С. Эфрон, подружившиеся между собой, вернулись из ссылки и поселились в Тарусе. А. А. Федерольф опубликовала воспоминания о своей дружбе с Ариадной Эфрон (Федерольф А. А. Рядом с Алей. М., 2010). В архиве общества «Мемориал» сохранились также ее краткие заметки о пребывании в лагере на Колыме (Ф. 1. Оп. 1. Д. 4866).

Справка о реабилитации А. А. Федерольф-Шкодиной. Фото: архив Общества «Мемориал»

Справка о реабилитации «за отсутствием состава преступления» А. А. Федерольф-Шкодиной. Фото: архив Общества «Мемориал»

Солженицын в ИФЛИ

Александр Солженицын проучился в ИФЛИ чуть меньше двух лет. 20 июля 1939 года он поступил без экзаменов в экстернат искусствоведческого факультета ИФЛИ, в мае 1940 года перевелся на заочное отделение литературного факультета, а уже 22 июня 1941 года, приехав на летнюю сессию в Москву, узнал по радио о начале войны и принял решение оставить учебу, чтобы отправиться на фронт.

С 1936 года Солженицын учился в Ростовском государственном университете на физико-математическом факультете, но он поступил туда лишь из-за отсутствия в Ростове хорошего литературного факультета. От ростовских друзей Солженицын узнал о знаменитом московском ИФЛИ, в который он сразу решил поступать. Он отправил в Москву письма и запросы, но не получил ответа, и в середине июля 1939 года вместе со своим другом Николаем Виткевичем поехал в Москву. В день приезда, 20 июля, их, отличников и сталинских стипендиатов, приняли без экзаменов в экстернат ИФЛИ с возможностью перевода на заочное отделение, а также предоставили места в общежитии. Уже на следующий день началась установочная сессия, и Солженицына приняли на факультет искусствоведения.

Второй курс университета, с друзьями из физмата РГУ. Солженицын с гитарой. 1938 год. Фото: «Александр Солженицын: Из-под глыб». Рукописи, документы, фотографии. М.: Русский путь, 2013

Второй курс университета, с друзьями из физмата РГУ. Солженицын с гитарой. 1938 год. Фото: «Александр Солженицын: Из-под глыб». Рукописи, документы, фотографии. М.: Русский путь, 2013

Солженицын учился в РГУ и параллельно в ИФЛИ. В начале января 1940 года он съездил в Москву, сдал зимнюю сессию, а в мае 1940 года наконец перевелся на заочное отделение литературного факультета. В ИФЛИ Солженицын учился на «отлично», но, в отличие от РГУ, не мог найти друзей. Это свое переживание он отразил в ранней неоконченной повести «Люби революцию»:

Нержин изнывал от жажды познакомиться с ними и открыться, что он такой же талантливый. Но в ответ встречал только презрительные взгляды: в их привычной толпе он был непривычный, сразу отличаемый заочник, низшая раса, студент второго сорта.

Солженицын А. И. Люби революцию: Неоконченная повесть

Студент Александр Солженицын. Конец 1938 года. Фото: «Александр Солженицын: Из-под глыб». Рукописи, документы, фотографии. М.: Русский путь, 2013

Студент Александр Солженицын. Конец 1938 года. Фото: «Александр Солженицын: Из-под глыб». Рукописи, документы, фотографии. М.: Русский путь, 2013 

На литературном факультете Солженицын успешно сдал еще две сессии — летнюю 1940 года и зимнюю 1941 года. В 1941 году он получил диплом об окончании Ростовского университета и уехал в Москву на очередную летнюю сессию в ИФЛИ. Однако сессия так и не началась для него: рано утром 22 июня в общежитии по радио сообщили о начале войны. Солженицын прекратил учебу в ИФЛИ, чтобы поскорее отправиться на фронт. Но в Сокольническом военкомате ему отказали в мобилизации, он вернулся в Ростов и только в октябре получил долгожданную мобилизационную повестку в военкомат.

С ростовскими друзьями. 31 мая 1941 года. Фото: «Александр Солженицын: Из-под глыб». Рукописи, документы, фотографии. М.: Русский путь, 2013

С ростовскими друзьями. 31 мая 1941 года. Фото: «Александр Солженицын: Из-под глыб». Рукописи, документы, фотографии. М.: Русский путь, 2013

Ольга Лебедева, Петр Новиков
В том далеком ИФЛИ. Воспоминания, документы, письма, стихи, фотографии / сост. А. Коган, С. Красильщик, В. Мальт, Г. Соловьев / общ. ред. А. Когана и Г. Соловьева. М., 1999
Шарапов Ю. П. Лицей в Сокольниках. Очерки истории ИФЛИ – Московского института истории, философии и литературы имени Н. Г. Чернышевского (1931–1941 гг.) М.: АИРО-ХХ, 1995
Орлова Р. Воспоминания о непрошедшем времени. М.: Издательство советско-британского совместного предприятия «Слово/Slovo». 1993
Поляков Ю. А. МИФЛИ. 1941 год. Воспоминания о М. Геллере / Вопросы истории. 1999. № 7
Подстрочник: жизнь Лилианны Лунгиной. М.: Corpus, 2010
Сараскина Л. И. Солженицын. М.: Молодая Гвардия, 2008
Солженицын А. И. Люби революцию: Неоконченная повесть. М.: Наш дом – L’age d’Homme, 1999
Лесур Ф. «Люби революцию»: пролог к «Красному колесу» // Жизнь и творчество Александра Солженицына: на пути к «Красному колесу». Материалы Международной научной конференции. Москва, 7–9 декабря 2011 года. М.: Русский путь, 2013