Адрес: Москва, ул. 3-я Тверская-Ямская, д. 12
Николай Кобозев стал первым московским «невидимкой» Солженицына. На протяжении многих лет они встречались в его квартире как для обыкновенного разговора, так и для передачи рукописей.
Солженицын познакомился с Николаем Кобозевым, профессором кафедры физической химии МГУ, в августе 1960 года. Это случилось благодаря Наталье Решетовской, первой жене Солженицына, которая дала Кобозеву, своему научному руководителю в аспирантуре, прочесть рукопись «Щ-854» (будущей повести «Один день Ивана Денисовича»). Кобозев, прочтя рукопись, сильно заинтересовался Солженицыным и попросил Решетовскую познакомить их. С первого знакомства они сразу сблизились друг с другом, и Солженицын доверил ему хранение основных экземпляров своих рукописей.
Это хранение продолжалось семь лет — с 1962-го по 1969 год, пока Солженицын не перенес его к Наталии Светловой, своей второй жене.
Николай Кобозев. Фото: Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом. М.: Согласие, 1996
Из воспоминаний Солженицына о Николае Кобозеве:
С первого разговора мы друг ко другу испытали доверие, и с тех пор постепенно углублялись наши разговоры в те нечастые вечера, когда я приезжал к нему посидеть. Я стал давать ему читать ещё неоткрытые свои рукописи, он прилежный и обдумчивый был читатель. Само собой всплыло, как трудно этому всему обеспечить сохранность, — и он сам предложил устроить хранение, только не подручное, а глубокое. В этом больше всего я и нуждался. Далеко идущее совпадение наших взглядов давало возможность доверить ему решительно любую мою работу. Кобозев верно и твёрдо содержал с 1962 по 1969 год все основные экземпляры всех моих главных рукописей (не у себя, у сестры невестки по брату своему, погибшему в тюрьме; её я в жизни видел единственный раз и даже назвать не вспомню, а благодарен всегда. Приносил же и уносил, подросши, сын Алёша). Это хранение в то время было самое полнокомплектное — с недоконченным, начатками и набросками, чего я тоже никак не мог держать дома. Оно было как мощный камень подо всей моей деятельностью: уверенность, что всё моё сохранится, что б ни случилось со мной.
<…>
Когда гебисты везли меня из Лефортова на Шереметьевский аэродром — как раз пришлось по 3-й Тверской-Ямской, под его окнами, и я вспомнил о нём в тот самый момент, скосился на его ворота, куда всегда входил в темноте, а то и через проходной двор, всегда надёжно проверяя, что — без хвоста, и часто с рукописями.
Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом. С. 418–419