8 октября 1970 года Солженицыну была присуждена Нобелевская премия по литературе. До этого он не сомневался, что поедет на церемонию, но уже в ноябре начал подозревать, что его не пустят обратно в СССР и он не сможет вернуться к своей семье (к тому же, скоро должен был родиться его сын). В итоге Солженицын решил не ехать в Стокгольм, но теперь ему следовало оповестить об этом членов Шведской Академии, а также передать им свою нобелевскую речь и автобиографию. Помимо этого, Солженицын решил предложить им публично вручить ему Нобелевскую премию в Москве. Чтобы выполнить все это, Солженицын пошел прямо в посольство Швеции и попросил для разговора посла.

А как прорваться в посольство? Счастье такое: перед шведским не стоит милиционер! Уютный маленький особнячок в Борисоглебском переулке. На целое кресло разъевшийся кот. Эстафета шведов, принимающих меня из двери в дверь (были предупреждены через Хегге [норвежский корреспондент]).

Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом. С. 281

Гуннар Ярринг, посол Швеции в Москве, встретился с Солженицыным. Ярринг согласился отправить письмо и речь Солженицына дипломатической почтой в Стокгольм, но на просьбу устроить публичную церемонию награждения в посольстве ответил категорическим отказом. «Но ведь и такого случая, — сказал Солженицын Яррингу, — как со мной, никогда не было. Не загадывайте, господин Ярринг. Пусть подумает Академия» (Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом. С. 282). На это Ярринг уверенно ответил: «или по почте, или вручим вам в кабинете, как сейчас, без присутствующих» (Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом. С. 282). Солженицына такой ответ не устроил.

Письмо, отправленное в Шведскую академию, должно было быть зачитано во время церемонии награждения 10 декабря, но по неизвестной причине утекло в СМИ. Из-за этого от Солженицына потребовали еще одну банкетную речь, которую он намеренно написал с политическим мотивом («не могу пройти мимо той знаменательной случайности, что день вручения Нобелевских премий совпадает с Днём Прав человека <…> Так, за этим пиршественным столом не забудем, что сегодня политзаключённые держат голодовку в отстаивании своих умалённых или вовсе растоптанных прав» (Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом. С. 283, 633)). И Солженицын снова направился в посольство Швеции, где встретился с атташе по культуре. По воспоминаниям Солженицына, Ярринг запретил своим сотрудникам что-либо принимать от него, но атташе по культуре Лундстрем взял у Солженицына новую речь: «Трудно достались ему 15 минут. Брал от меня, ещё с извинениями, заявление в посольство (об отправке письма). Предупреждал, что может и не удаться. Предупреждал, что это – последний раз, а уж нобелевскую лекцию ни в коем случае не возьмёт… Безжалостно я оставил ему свою речужку, ушёл. А оказалось: на собственные деньги, потративши свой уикенд, он частным образом поехал в Финляндию, и оттуда послал» (Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом. С. 284).

Несмотря на то, что новая речь была доставлена членам Шведской академии, во время ее официального чтения политические высказывания были опущены.

Спустя почти год, в сентябре 1971 года, в Швеции разразился скандал из-за недавно опубликованной книги воспоминаний Пера Эгиля Хегге, в которой он обвинил Густава Ярринга в помощи советскому правительству (в борьбе с Солженицыным), а именно в отказе провести церемонию в посольстве. В итоге «опять качнули Шведскую Академию» (Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом. С. 300), и у ее секретаря Карла Гирова завязалась переписка с Солженицыным, в ходе которой они снова пытались решить, где можно провести церемонию. Они попробовали обратиться к Яррингу с просьбой разрешить церемонию в посольстве, но, как и раньше, получили отказ.

В результате этой переписки Солженицын предложил Гирову провести публичное вручение премии в квартире Наталии Светловой, и Гиров одобрил этот вариант. Но церемонии все равно не суждено было случиться — Гирову отказали в визе.