Адрес: Москва, Хорошевское шоссе, д. 8, корп. 2
28 октября 1962 года Солженицын познакомился с Анной Ахматовой в квартире поэтессы и переводчицы Марии Петровых. Их интерес друг к другу быстро перерос в дружбу. Однако уже через год после знакомства Солженицын перестал делиться с Ахматовой своими новыми рукописями и постепенно отдалился от нее.
28 октября 1962 года Солженицын познакомился с Анной Ахматовой в квартире поэтессы и переводчицы Марии Петровых. Его знакомство с Ахматовой устроил Лев Копелев. Из воспоминаний Солженицына: «Копелев сказал мне: «Ахматова не прочь тебя встретить. Хочешь?» Я ответил: «Конечно, хочу». Он позвонил мне и назвал день, и я поехал к ней. Это было на Хорошёвском шоссе, на квартире Марии Петровых» (Сараскина Л. И. Солженицын. С. 503-504).
«Один день Ивана Денисовича» тогда еще не был опубликован, но Ахматова с рукописью повести уже познакомилась и, как и многие, была в восторге от нее. Из воспоминаний Лидии Чуковской:
Я спросила, читала ли она «Один день з/к» и что о нем думает?
— Думаю?.. Эту повесть о-бя-зан прочи-тать и выучить наизусть — каждый гражданин изо всех двухсот миллионов граждан Советского Союза.
Она выговорила свою резолюцию медленно, внятно, чуть ли не по складам, словно объявляла приговор.
Помолчав, она продолжала:
— В «Старике и море» Хемингуэя подробности меня раздражают. Нога затекла, одна акула сдохла, вдел крюк, не вдел крюк и т. д. И все ни к чему. А тут каждая подробность нужна и дорога...
Чуковская Л. К. Записки об Анне Ахматовой. Т. 3. С. 512
Солженицын считал Ахматову самым крупным из современных поэтов, считал ее «одну — великой» (Копелев Л. З., Орлова Р. Д. Мы жили в Москве), поэтому их знакомство прошло отлично, оба были в восторге друг от друга.
Из воспоминаний Лидии Чуковской:
30 октября 62. Вчера целый вечер я провела у Анны Андреевны. Она возбужденная, в ударе. Вышла мне навстречу в переднюю и сразу увела в комнату Марии Сергеевны, где она теперь живет, и сразу заговорила о Солженицыне, с которым познакомилась накануне (через Л.З. Копелева).
— Све-то-но-сец! — сказала она торжественно и по складам. — Свежий, подтянутый, молодой, счастливый. Мы и забыли, что такие люди бывают. Глаза, как драгоценные каменья. Строгий, слышит, что говорит.
(«Слышит себя», «слышит, что говорит» — это высокая похвала в ее устах.)
<…>
— Я прочитала ему… Он сказал: «Я так и думал, что вы не молчите, а пишете что-то, чего нельзя печатать». «Поэму» знает наизусть. О ней говорит так: «Сначала все непонятное-непонятное, а потом понятное-понятное». Обо мне сказал мне слова, которые я слышать не могу. Нет, не о Пушкине. Да, о России. И он тоже!... Вы понимаете, конечно, что это значит: услышать их от него...
<…>
— Он сказал, что пишет прозу, много прозы, все время пишет прозу. На лбу у него шрам. Не знаю, в армии ли получен или в лагере. Я не спросила, хотя мы разговаривали так, мы так с ним разговаривали, что все можно было спросить. Я ему сказала: «Знаете ли вы, что через месяц вы будете самым знаменитым человеком на земном шаре?» — «Знаю. Но это будет недолго». — «Выдержите ли вы славу?» — «У меня очень здоровые нервы. Я выдержал сталинские лагеря». — «Пастернак не выдержал славы. Выдержать славу очень трудно, в особенности позднюю»… О, Лидия Корнеевна, видели бы вы этого человека! Он непредставим. Его надо увидеть самого, в придачу к «Одному дню з/к».
Чуковская Л. К. Записки об Анне Ахматовой. Т. 3. С. 532-533
Из записных книжек Ахматовой:
Вчера (28-ого) у меня (у Маруси в Москве) был Рязанский (Солженицын). Впечатление ясности, простоты, большого человеческого достоинства. С ним легко с первой минуты. Сказал: «Я только боялся сойти с ума в тюрьме».
Про мои стихи сказал не должное. Славы не боится. Наверно, не знает, какая она страшная и что влечет за собой.
Публикацию «Одного дня…» Ахматова считала важнейшим событием. По воспоминаниям Лидии Чуковской, она не соглашалась уезжать из Москвы в Ленинград, пока не дождется выхода одиннадцатого номера «Нового мира» с напечатанной повестью Солженицына:
Я не уеду в Ленинград, — сказала она, — пока не подержу в руках № 11 «Нового Мира». Хочу убедиться, что новая эпоха настала. А чуть прочту Солженицына в журнале, сразу уеду: мне пора пенсию получать, за дачу платить…
Чуковская Л. К. Записки об Анне Ахматовой. Т. 3. С. 551
Сборник Ахматовой «Стихотворения (1909 – 1960)» с дарственной надписью Солженицыну. 30 ноября 1962 г. Фото: «Александр Солженицын: Из-под глыб» Рукописи, документы, фотографии. М.: Русский путь, 2013
Восторженный отзыв Ахматовой о рассказе «Матрёнин двор» (рассказ был опубликован в январском номере «Нового мира» 1963 года): «Да… Удивительная вещь… Удивительно, как могли напечатать… Это пострашнее «Ивана Денисовича»… Там можно все на культ личности спихнуть, а тут… Ведь у него не Матрёна, а вся русская деревня под паровоз попала и вдребезги… Мелочи тоже удивительные… Помните - черные брови старика, как два моста друг другу навстречу?.. Вы заметили: у него скамьи и табуретки бывают то живые, то мертвые… А тараканы под обоями шуршат? Запомнили? Как далекий шум океана! и обои ходят волнами… А какая замечательная страница, когда он вдруг видит Матрёну молодой… И всю деревню видит молодою, то есть такою, какая она была до всеобщего разорения… Заметили вы, что древняя, древнее всех, бабка над гробом Матрёны думает: «Надоело мне вас провожать». Вас – покойников, тех, кто моложе ее, кому бы еще жить да жить» (Чуковская Л. К. Записки об Анне Ахматовой. Т. З. С. 16). И позже, в марте 1964-го, она говорила: «Счастлива, что дожила до Солженицына» (Чуковская Л. К. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 187), и даже о стихах его, которые, видимо, не высоко ценила, старалась не говорить плохо:
— …Читал мне свои стихи. Я еще не разобралась в них, он очень странно читает.
— Но все-таки? — настаивала я.
— Уязвимые во многих отношениях, — уклонилась Анна Андреевна.
Чуковская Л. К. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 532-533
Он принес мне поэму [«Дороженька»]. Она автобиографична. И спросил, стоит ли за нее бороться. Я сказала, что одного моего мнения недостаточно, пусть даст еще кому-нибудь. Он сказал, что ему достаточно моего мнения. Я сказала, что бороться за эту поэму не стоит.
Ахматова рассказала:
— Возможно, я субъективна. Но для меня это не поэзия. Не хотелось его огорчать, и я только сказала: «По-моему, ваша сила в прозе. Вы пишете замечательную прозу. Не надо отвлекаться». Он, разумеется, понял, и, кажется, обиделся.
Солженицын так же прямо высказывался о творчестве Ахматовой.
А. И. Солженицын, выслушав «Реквием», сказал Анне Андреевне: «Жаль, что в ваших стихах речь идет всего лишь об одной судьбе». А. А. сама рассказала мне об этих словах Александра Исаевича, дивясь им и не соглашаясь с ними. «Разве одною судьбой нельзя передать судьбу миллионов?» — говорила она. — «Разве «Эпилог» к «Реквиему» это уже не судьбы миллионов?» — говорила я. — «Да ведь и сам Солженицын «Одним днем з/к», одною судьбой изобразил многолетние судьбы миллионов.
Чуковская Л. К. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 562
О свидании с ним она рассказывала в необычных для неё тонах. Ведь она привыкла к тому, что к ней приходят на поклон, а тут пришел человек, которому она сама готова была и хотела поклониться. Он читал ей свои стихи. На мой вопрос: «Хороши ли они?» — она уклончиво ответила: «Из стихов видно, что он очень любит природу». Не удовлетворило её и то, что Солженицын сказал о её стихах. Она ему читала «Реквием», он сказал: «Это была трагедия народа, а у вас — только трагедия матери и сына». Она повторяла мне эти слова со знакомым пожатием плеч и лёгкой гримасой.
(Отрицательно относились к стихам Солженицына и другие поэты: Твардовский не принял к публикации ни одного его поэтического произведения, а Шаламов и вовсе назвал солженицынскую поэзию «непригодной продукцией» (Шаламов В. Т. Солженицын. Записные книжки 1960-х — I пол. 1970-х гг.).)
Телеграмма, посланная Ахматовой из Москвы в Рязань Солженицыну. 11 января 1963. Карандашные пометки рукой Солженицына. Фото: Солженицынские тетради №5. М.: Русский путь, 2016
В дальнейшем Солженицын и Ахматова встречались еще несколько раз, но Солженицын больше не рассказывал ей о работе над текущими произведениями и не давал ей читать уже написанный и пущенный в самиздат роман «В круге первом» и рукописный вариант «Архипелага ГУЛАГ». Это сильно задевало Ахматову. Из воспоминаний Лидии Чуковской:
17 октября 63. …Мы заговорили о Солженицыне. Неприятный вышел разговор. Она спросила, читала ли я главы из романа — те, где говорится о свидании заключенных с женами. Я ответила: да, читала. В Москве, у его друзей.
— Почему же он мне не дал их, ни словечком о них не обмолвился? Он был у меня в Ленинграде. Я еще в самом начале нашего знакомства сразу прочла ему «Реквием». А он мне глав о том же самом не дал и даже не упомянул о них. Я так им всегда восхищаюсь, так счастлива, что до него дожила. За что же он меня обидел? Скажите, разве это хорошо?
<…>
— А главы-то каковы? — спросила Анна Андреевна.
— Замечательные. Если весь роман такой, то это великий роман. Солженицын пишет на основном русском языке, это такая редкость и радость.
— За что же он меня обидел?.. — повторила она.
— Не стоит обижаться, — сказала я. — Тем более, что ведь скоро, быть может, он и принесет свои главы вам.
— А я еще подумаю, прощать его или не прощать, — ответила Анна Андреевна, но уже без горечи и не без юмора.
<...>
20 октября 63. Опять — разговор о Солженицыне. Почему не дал ей свою главу про тюремные свидания? Я ответила: «Быть может, случайно». Она рассердилась.
— Это не такой человек, чтобы делать что-нибудь или не делать чего-нибудь — случайно. Я тоже.
Чуковская Л. К. Записки об Анне Ахматовой. Т. 3. С. 81-82, 93
В своих воспоминаниях Солженицын лишь однажды коснулся этого эпизода, сославшись на свое подозрение о ее «неспособности держать тайны»:
Почему-то подозревая такую же человеческую слабость — неспособность держать тайны, я и Ахматовой не мог дать читать своих скрытых вещей, даже «Круга» — такому поэту! современнице! уж ей бы не дать?! — не смел. Так и умерла, ничего не прочтя.
Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом. С. 229
Письмо Солженицына к Ахматовой. 29 декабря 1965. Фото: Солженицынские тетради №5. М.: Русский путь, 2016
В первом издании воспоминаний «Бодался телёнок с дубом» (Paris: YMCA-Press, 1975) имелось примечание к вышеуказанной цитате: «[*И зря. Я круто ошибся. Лидия Чуковская теперь объяснила мне: «А она всегда была настороже от стукачей, видя их иногда там, где их и не было. Замечала слежку. Верила в существование подслушивающих приборов, когда никто не верил. Держала «Реквием» незаписанным 34 года! Хранила свои рукописи не дома. Политическая осторожность была её манией».]» (Бодался телёнок с дубом, с. 261). Однако в последующих переизданиях «Телёнка» этого примечания больше нет.
Известно, что Ахматова также осуждала Солженицына за то, что он отказался подписать письмо в защиту Бродского. Солженицын узнал об этом много позже, но отнесся к этому спокойно, поскольку, вспоминая подробности, от написания письма «отказался без малейшего колебания и угрызения: нося в себе «Архипелаг» и «Красное колесо», считал я себя свободным от всяких «писем протеста». Одно дело, когда знакомого мне Жореса Медведева посадили в психушку – я и вкатил, а тут ленинградскому юноше предстоит небольшая ссылка? – да только черпнёт немного настоящей жизни» (Солженицын А. И. Анна Ахматова. Солженицынские тетради №5. С. 16).