Адрес: Москва, ул. Тверская 12, с. 8 (ранее - Козицкий переулок, 2)
В начале осени 1970 года семья Наталии Светловой по обменному ордеру переехала в квартиру в Козицком переулке, и Солженицын жил у нее, когда приезжал в Москву. 15 марта 1973 года Солженицыну удалось оформить развод с первой женой Натальей Решетовской, и 20 апреля он зарегистрировал свой брак с Наталией Светловой. Несмотря на отказ в прописке по месту жительства жены, Солженицын продолжал жить в квартире в Козицком переулке.
8 октября 1970 года Нобелевский комитет присудил Солженицыну премию по литературе. Еще до официального решения Солженицын был уверен, что в случае успеха поедет на церемонию, однако позднее засомневался в своем решении: зимой ожидалось рождение первого ребенка Солженицына, и его испугало, что он уедет в Швецию, не успев увидеть сына. В ноябре Солженицын передумал ехать и оповестил об этом членов Шведской академии, предложив публично вручить ему диплом и медаль в Москве.
Солженицын с женой и сыном. 1972 г. Фото: архив «Международного Мемориала»
Долгое время планировалось провести церемонию в посольстве Швеции, но сам Солженицын в итоге отказался от этой идеи, поскольку настаивал на публичной церемонии и предложил другое место — квартиру в Козицком переулке, в которой он жил: «Квартира эта, правда, никак не просторнее шведского посольства, но 40-50 человек разместятся, по русским понятиям, вполне свободно» (Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом. С. 639).
Уже в 1972 году, после долгих переговоров, дата «домашней» церемонии наконец была согласована — 9 апреля. Известно, что в КГБ знали о предстоящем событии еще 3 апреля:
Для приема гостей, приглашенных на вручение, сожительница СОЛЖЕНИЦЫНА СВЕТЛОВА и ее родственники закупают в большом количестве посуду и продукты питания. В связи с тем, что день вручения 9 апреля приурочен к первому дню религиозного праздника Пасхи, прием одновременно будет носить характер религиозного торжества, для чего готовятся соответствующие реквизиты — пасхальные куличи, крашеные яйца и т. п. СОЛЖЕНИЦЫН, находясь на даче РОСТРОПОВИЧА, разучивает наизусть текст подготовленной им ранее так называемой традиционной лекции лауреата Нобелевской премии.
Кремлёвский самосуд. Документ №81. С. 217-219
30 марта Солженицын созвал у себя в квартире корреспондентов газет New York Times и Washington Post, обещав им интервью. Но вместо этого «вручил <…> толстую пачку исписанных листов с заголовком: «Интервью с «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост». И это действительно было готовое интервью — полностью, вопросы и ответы, — все составленное Солженицыным» (Смит Х. Русские. С. 770-775). Хедрик Смит, корреспондент New York Times, был ошеломлен этим поступком и подумывал уйти, но в итоге остался и принял у Солженицын «готовое интервью» объемом приблизительно 25 машинописных листов. Солженицын, видимо, устроил это «интервью» как подготовку к следующему, более важному для него — с иностранными корреспондентами уже во время церемонии награждения (См. Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом. С. 303; Кремлёвский самосуд. Документ №81. С. 217-219).
Но 4 апреля было отказано в визе Карлу Рагнару Гирову, ответственному секретарю Шведской академии. Без Гирова церемонию пришлось отменить. «Солженицын воспринял сообщение об отказе в визе на въезд в СССР секретарю Нобелевского фонда Гиерову крайне нервозно, заявив своей сожительнице Светловой: «Наглые собаки… они делают со мной все, что хотят… мы слишком терпеливы» (Кремлёвский самосуд. Документ №81. С. 220-221).
Александр Солженицын на церемонии вручения Нобелевской премии. Стокгольм, 10 декабря 1974 г. Фото:
После отмены церемонии Солженицын отправил текст нобелевской лекции в Стокгольм и на какое-то время его «нобелиана — кончилась, а взрыв, а главный бой — всё отлагался и отлагался» (Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом. С. 306). «Взрыв, главный бой» — это публикация «Архипелага ГУЛАГ».
Еще в марте 1971 года в квартире Светловой Солженицыну и его «невидимкам» пришлось переснимать «Архипелаг ГУЛАГ» и заново отправлять его в Европу для немецких, французских и шведских издателей, поскольку Солженицын рассорился с Ольгой Андреевой-Карлайл, ответственной за судьбу романа за границей. Одним из главных помощников при пересъемке «Архипелага…» был Валерий Курдюмов, физик, сотрудник Радиотехнического института АН, который был знакомым Светловой и откликнулся на ее просьбу о помощи с фотокопиями. По воспоминаниям Солженицына, Курдюмов охотно взялся делать фотокопии для него: «он притащил всё оборудование к ней [Светловой] и переснимал и проявлял и сушил у неё, суток трое подряд. Так изготовлен был новый комплект фотоплёнки «Архипелага», с которого и сделаны позже все мировые переводы, кроме англо-американского» (Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом. С. 536). Уже в мае того же года новая пленка «Архипелага…» была доставлена в Париж.
Валерий Курдюмов. Фото: Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом. М.: Согласие, 1996
А «главный бой» Солженицына начался в августе 1973 года.
4 августа в Ленинграде органы КГБ арестовали на Московском вокзале Елизавету Воронянскую — одну из участниц тайной сети Солженицына, его «невидимку», машинистку, хранительницу одного из трех финальных экземпляров «Архипелага…», финальной печатью которого она занималась в Рождестве-на-Истье весной 1968 года.
Солженицын настаивал сжечь лишний экземпляр, который был у нее, и Воронянская сказала ему в 1972 году, что сожгла одну из машинописей романа. Но в действительности она оставила его на хранении у бывшего зэка Леонида Самутина. А после ареста, обыска и беспрерывного пятидневного допроса дала показания о местонахождении тайника романа. По официальной версии, спустя примерно две недели после ареста, Воронянская покончила жизнь самоубийством — 23 августа ее нашли повешенной в собственной квартире (см.: Кремлевский самосуд. Документ №95. С. 250-251). А в ночь на 30 августа 1973 года органы КГБ взяли экземпляр «Архипелага…» на даче Самутина под Ленинградом.
Солженицын сжигает рукопись после перепечатки на пишущей машинке. Фото:
В первых числах сентября Солженицын узнал по телефону от находившегося в Ленинграде Льва Копелева о смерти Воронянской, а затем в те же дни узнал от Елены Чуковской о захвате экземпляра романа.
Потрясением для Солженицына было в первую очередь известие о захвате «Архипелага…», его «страдательной книги, объявшей таких [как Воронянская] миллионы» (Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом. С. 319). Он уже думал об ответном ударе по советской власти, «ибо начался встречный бой — где в ловушку захлопнули мы их, где — они нас» (там же, с. 317). Вечером 4 сентября он встретился со Стигом Фредриксоном, иностранным корреспондентом, обеспечивавшим ему связь с Западом, и передал через него в Париж распоряжение о немедленной подготовке издания «Архипелага…», а уже 5 сентября о взятии романа органами КГБ и смерти Воронянской стало известно во всем мире.
Из мемуаров Солженицына о его настроении в те дни:
Настроение весёлое, боевое <…> Ни часа, ни даже минуты уныния я не успел испытать в этот раз. Жалко было бедную опрометчивую женщину с её порывом — сохранить эту книгу лучше меня, и вот погубившую — и её, и себя, и может быть многих. Но, достаточно уже ученый на таких изломах, я в шевеленьи волос теменных провижу: Божий перст! Это ты!
Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом. С. 319
Фрагмент из дневников о. Александра Шмемана, человека не входившего в тайную сеть Солженицына, но сопереживавшего ему в те нелегкие годы:
Вчера весь день, не отрываясь, читал — и прочёл — «Телёнка». Впечатление очень сильное, ошеломляющее, и даже с оттенком испуга. <…> Все люди, попадающие в его [Солженицына] орбиту, воспринимаются, как пешки одного, страшно напряжённого напора. Когда читаю (в связи с самоубийством Воронянской, открывшим шлюзы Архипелага) <…> мне страшно делается… Чем дальше — тем сильнее это «кто не со мной, тот против меня», нет — не гордыня, не самолюбование, а какое-то упоение «тотальной войной».
Прот. Александр Шмеман. Дневники 1973 – 1983. С. 151
С отцом Александром Шмеманом в Свято-Владимирской семинарии. Крествуд, Нью-Йорк, декабрь 1976 г. Фото:
Ответный «удар» был нанесен 28 декабря 1973 года — в парижском издательстве «YMCA-Press» вышел на русском языке первый том «Архипелага ГУЛАГ».
Газетная травля января-февраля 1974 г. Фото:
Но с февраля от размеренной жизни не осталось и следа. 8 числа Наталия Солженицына получила первую повестку о вызове мужа в прокуратуру, а самого Солженицына на переделкинской даче Чуковских навестили под видом «ремонтников» сотрудники КГБ. 11 февраля Солженицын приехал из Переделкина в Москву в квартиру жены, но не успел ответить на старую повестку, как получил от посыльного прокуратуры новую. Проводив посыльного, Солженицын созвал иностранных корреспондентов, чтобы зачитать им свой ответ прокуратуре и отрывок из третьего тома «Архипелага…».
Уже всерьез ожидая скорого ареста, они вышли с женой на Страстной бульвар: «К вечеру пошли мы с женой погулять, поговорить на Страстной (Нарышкинский) бульвар. <…> В этот раз следили за нами плотно, явно, даже, в виде пьяного, один наталкивался на меня грудью. Но когда не следили совсем? — от этого день не становился изрядным. Перебрали, что в чертах общих мы готовы как никогда, все главные книги спасены, недосягаемы для ГБ. И что надо приготовиться к аресту, простые вещи собрать» (Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом. С. 360-361). Вечером того же дня Солженицын сделал последнюю фотопленку статьи «Стремя “Тихого дона”», внес правку в «Письмо вождям», послушал радио и собрал тюремные вещи. «И так на душе было спокойно, никаких предчувствий, никакой угнетённости. Не кидался я проверять, сжигать, подальше прятать, — ведь для работы завтра и через неделю всё это понадобится, зачем же?» (Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом. С. 361).
Последняя фотография Солженицына до высылки. Во дворе дома в Козицком переулке. Февраль 1974 года. Фото: Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом. М.: Согласие, 1996
В новой повестке указывалось, что к десяти утра к ним явятся из прокуратуры, но никто не пришел. Солженицын уже поверил, что избежал ареста и продолжил заниматься насущными делами. Днем того же дня, около трех часов, он вышел на прогулку с пятимесячным сыном. В четыре часа он встретился с другом Игорем Шафаревичем, с которым они уже три года занимались сборником «Из-под глыб». Для обмена статьями им нужно было подняться в квартиру.
Оставив сына под присмотром, Солженицын вместе с Шафаревичем вернулся домой. В это время раздался звонок в дверь: пришли из прокуратуры.
И первый, и второй ещё шли, как обычно идут, но тут же, из тёмного лестничного угла навалив, задние стали передних наталкивать — мы сообразить не успели (и для чего ж твоё восьмилетнее обучение, балбес?) — они уже пёрли плотной вереницей, между вешалкой, игнашкиной коляской, телефонным столиком, пятя, пятя нас с женою, кто в штатском, кто в милицейском, маленьких ростом и слабогрудых нет, — восьмеро!!!
Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом. С. 366
По воспоминаниям Солженицына, он «стал кричать, что-то бессмысленное и повторительное», но это было «зло-беспомощно» (Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом. С. 366). Сотрудники прокуратуры объяснили ему, что это официальный принудительный привод в прокуратуру, поскольку он по вызову не явился.
Привод? В обожжённости как это просто выглядит: ну да, ведь я не иду по вызову, вот и пришли нарядом. Время — законное, действие власти — законное. Приводу? я подчиняюсь (говорю вслух) уже «в коробочке», уже стиснутый ими к выходу. Драться с восемью? — не буду. Привод? — простое слово, воспринимается: схожу — вернусь, прокуратура тут рядом. Нет, раздвоенность: я иду, конечно, как в тюрьму, как подготовились («да не ломайте комедию, — кричат, — он сейчас вернётся!»), — надо за тюремным мешочком идти в кабинет, иду — и двое прутся за мной, жене отдавливая ноги, я требую отстать, — нет! <…> И вот мы в кабинете, я — за мешочком, те — неотступно, дюжий капитан в милицейской шинели нагло по моему кабинету, сокровенному закрытому месту, где только близкие бывали, но — обожжённость! — я не думаю, не гляжу, что на столе раскидана, разбросана вся конспирация, ему только руку протянуть. Но <...> они и не смотрят на бумаги, лишь бы я сам был цел и не ушёл. Взял мешочек, иду назад, все идём коридорчиком назад, толкаемся <...> скорей их увести (я уйду – они уйдут, и квартира чистая). <…> Но не прощаюсь ни с кем, так спешу! (скоро вернусь?) — и только с женой, только с женой, и то уже в дверях, окружённые гебистами, как в троллейбусной толкучке, целуемся — прощально, неторопливо, с возвратом сознания, что может быть навсегда. <…> Медленно перекрестил жену. Она — меня. Замялись гебисты. <…> И — уже не оглядываясь, и — по лестнице, не замечая ступеней.
Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом. С. 367-368
Солженицына увели, но в квартире остались двое, которые заняли посты у двери и телефона и пробыли там около получаса. Один из них уверил Светлову, что Солженицын скоро вернется. От их дома до ближайшей прокуратуры было не больше десяти минут ходьбы — уже тогда у Светловой появилось подозрение, что его повезли не туда. И в самом деле, Солженицына доставили не в прокуратуру, а в Лефортовскую тюрьму.
В это же время Светлова обзванивала друзей, и по всей Москве стремительно разлетелась новость об аресте Солженицына. Уже к вечеру у них в квартире собрались Андрей Сахаров, Лев Копелев, Юлий Даниэль, Александр Гинзбург, Игорь Шафаревич, Беннедикт Сарнов, Владимир Войнович, Вадим Борисов, Наталья Горбаневская, Евгений Барабанов, Лидия Чуковская и другие.
В квартире бледная Аля, бодрая Екатерина Фердинандовна, дети, Шафаревич и какие-то бегающие молодые особы — как потом оказалось, Ир. Гинзбург и Н. Горбаневская. Я села одна в комнате и сидела одна, чтоб не мешать, если не помогаю. Довольно долго. Телефоны звонили — Париж, Тобольск. Корры уже были в большом количестве.
<…>
Пришли Ю<лий> М<аркович> [Даниэль], Алик [Александр Гинзбург], еще много незнакомых, я пересела на кухню слушать радио. Пришли Сахаровы. Потом Таничка [Т. М. Литвинова]. Би-би-си и «Немецкая волна» передали про увод в последних известиях.
В девять часов вечера раздался телефонный звонок: Светловой сообщили, что Солженицын задержан. В 22 часа Сахарову позвонили с канадского радио и телевидения, и он, с помощью переводившей с русского на английский Татьяны Литвиновой, сделал заявление:
Я говорю из квартиры Солженицына. Я потрясен его арестом. Здесь собрались друзья Солженицына. Я уверен, что арест Александра Исаевича — месть за его книгу, разоблачающую зверства в тюрьмах и лагерях. Если бы власти отнеслись к этой книге как к описанию прошлых бед и тем самым отмежевались от этого позорного прошлого, можно было бы надеяться, что оно не возродится. Мы воспринимаем арест Солженицына не только как оскорбление русской литературе, но и как оскорбление памяти миллионов погибших, от имени которых он говорит.
Слово пробивает себе дорогу, гл. Заявление А. Д. Сахарова. С. 456
К заявлению Сахарова присоединились: Игорь Шафаревич, Лидия Чуковская, Елена Боннэр, Андрей Твердохлебов, Юлий Даниэль, Татьяна Литвинова, Александр Бабенышев, Татьяна Ходорович, Ирина Гинзбург, Наталья Горбаневская, Вадим Борисов, Виктор Тимачев и многие другие из присутствовавших. Светлова тогда же дозвонилась в Стокгольм, Амстердам, Гамбург, Париж, Нью-Йорк: об аресте Солженицына узнал весь мир. В ту же ночь она принялась сжигать часть опасных рукописей и вместе с этим устроила перепечатку десяти экземпляров статьи Солженицына «На случай ареста», которую в ту же ночь передала корреспонденту французского «Фигаро».
Я заранее объявляю неправомочным любой уголовный суд над русской литературой, над единой книгой ее, над любым русским автором. Если такой суд будет назначен надо мной — я не пойду на него своими ногами, меня доставят со скрученными руками в воронке. Такому суду и не отвечу ни на один его вопрос. Приговоренный к заключению, не подчинюсь иначе, как в наручниках. В самом заключении, уже отдав свои лучшие восемь лет принудительной казенной работе и заработав там рак, — я не буду работать на угнетателей больше ни получаса. Таким образом я оставляю за ними простую возможность открытых насильников: убить меня за то, что я пишу правду о русской истории.
Вечером 12 февраля в Лефортовской тюрьме Солженицыну было предъявлено обвинение в измене родине (ст. 64 УК РСФСР), а на следующий день, 13 февраля, в одиночной камере ему зачитали указ о лишении его гражданства СССР. В тот же день Солженицын был выслан из Советского Союза в ФРГ.
Толпа журналистов у дома Генриха Бёлля под Кёльном. Сюда был привезен высланный из СССР А. И. Солженицын. 13 февраля 1974 г. Фото:
После высылки Солженицына газетная кампания в советской прессе вспыхнула с новой силой и продлилась еще неделю.