Ивановские заключенные. Приложение к очерку «Лагерь, фабрично-трудовая колония, исправительный дом и институт в Ивановском монастыре». 

Адеркас

Дочь генерал-майора Вольдемара (Владимира) фон Адеркаса Мисси арестовали в Риге в ночь на 5 апреля 1919 года вместе со всеми жильцами дома, в котором она жила. Как «бывшую дворянку» ее объявили заложницей и отправили в Москву. 1 ноября 1919 года из второго* женского корпуса Ивановского лагеря Мисси Вольдемаровна просила Красный Крест освободить ее и помочь вернуться в Ригу. *Номер корпуса в источнике указан как  11 это, очевидно, неверно распознанная римская II. (Описание корпусов см. в главе Корпуса). (Заклейменные властью; «Русская Императорская армия». regiment.ru)

Азиатский

Сергей Алексеевич Азиатский (1892 года рождения) жил в Новгороде по адресу Петровское кладбище. Вероятно, это был дом при кладбищенской церкви. Учитывая место жительства и то, что он закончил три класса Новгородской духовной семинарии, а его сестра Мария служила воспитательницей в Державинском женском епархиальном училище, можно предположить, что родился он в семье священника. Помимо Марии у него были еще две сестры и, возможно, брат Михаил, которого 1934 году лишили избирательных прав. После семинарии Сергей Алексеевич окончил Владимирское военное училище (выпуск военного времени). С 8 сентября 1915 года Азиатский состоял на военной службе в канцелярии Окружного суда. К июню 1919 года он оказался на фронте уже в рядах Красной армии, его арестовали в местечке Овиле (у одноименного озера?) в Ковенской Губернии. 9 июля Двинский военный трибунал / трибунал 4-й дивизии приговорил его за контрреволюционную агитацию / «агитацию против красноармейских частей» к лагерю до конца Гражданской войны. 19 августа его привезли в Москву. В конце сентября 1919 года Азиатский числился заключенным Ивановского лагеря, а в марте 1920го находится в Брестской больнице с воспалением легких в острой форме. Как минимум с мая 1922 года, оставаясь заключенным, Азиатский работал в Управлении принудительных работ. В это время Красный Крест хлопотал о его освобождении. В середине июля 1922 года он оставался в лагере и получал от Красного Креста дополнительную передачу для слабых («общее истощение организма»).  Освободили Сергея Алексеевича в середине октября 1922 года. (ГАРФ. Ф. Р4042. Оп. 1а. Д. 31. Л. 46, 150; Оп. 2. Д. 11 л. 382, 385; Ф. 8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 2, 10, 13, 17, 35; Д. 172 Л. 2. Открытый Список)

Алейников

Инженера-электрика Виктора Семеновича Алейникова арестовали, вероятно, во второй половине 1919 года и приговорили к 10 годам заключения. Причиной могло быть происхождение Виктора Семеновича – его отец Семен Егорович представлял кондитерскую фабрику «Лоэнгрин». В феврале 1920 года Виктор Алейников оказался в Ивановском лагере, играл в двух спектаклях, в августе выезжал с труппой лагеря на гастроли в Крюковский лагерь, а к марту 1921 года он уже находился в соседнем Покровском лагере. По мартовской амнистии срок заключения Алейникова сократили вдвое — до пяти лет. Возможно, к июню его перевели в Сергиевский лагерь, откуда он снова просил об освобождении, но приговор Алейникова из лагеря в Сергиевом Посаде оставили без изменений (фамилии тех, кому отказано приведены без инициалов). Вероятно, Виктору Алейникову удалось выхлопотать освобождение, когда он пробыл в лагере больше половины сокращенного срока. Его имя есть в списке освобожденных постановлением президиума ВЧК от 20 мая 1920 года. Поскольку еще как минимум полтора года он оставался в лагерях, из этого следует, что либо его освобождение было отменено, либо год постановления был указан с опечаткой (в пользу этого предположения говорит то, что в архивном деле он отложился между другими списками 1922 года). Если это так, то, вероятно, освободили Алейникова весной 1922 года. В 1920-1930-х годах он жил в Москве, работал в Управлении электростроительства Главметалла и в Главэлектро, заведовал казной и строительной секцией Всероссийской ассоциации инженеров, преподавал в техникуме. К середине 1930-х заведовал электросиловой Оргэнерго на улице Горького. Умер Виктор Семенович в 1936 году. (Ф.Р4042. О. 1а. Д. 31. Л. 84; Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 82. Л. 33; Д. 108. Л. 15; РГАЭ Ф.3429. Оп. 22.Д. 3; novodevichiynecropol.narod.ru; Вся Москва)

Александровские

Михаила Ивановича Александровского, бывшего преподавателя гимназии, вместе с братом Алексеем, податным инспектором в отставке, арестовали в Москве: Михаила (он служил в комиссии по охране памятников и преподавал на военных курсах) – 20 декабря 1919 года, а Александра (старшего курьера в телефонно-строительном обществе) – 22 декабря того же года. Александровских взяли в заложники за племянников – сыновей их брата Николая, умершего в 1900 году. Они числились заложниками за Леонида Николаевича, но одновременно причиной их заключения считался и переход другого их племянника Бориса Николаевича (врача – как и его отец) из Красной армии в Белую. У Михаила Александровского нашли письмо от Бориса, которое тот написал, когда он еще лечил красноармейцев. Александровские содержались в Бутырской тюрьме. Алексей Иванович писал оттуда 21 января 1920 года. За день до этого, 20 января, арестовали их брата Павла Ивановича и сестру, учительницу музыки Александру. В ее квартире в Спиридоньевском переулке жили все упомянутые Александровские. Павел служил в это время в управлении по сооружению дорог, Александра – в центральном статистическом управлении. У Алексея, Павла и Александры причина ареста была общая – «по политическим мотивам». Автора «Указателя московских церквей» (М., 1915) Михаила Ивановича обвинили в том, что он «готовил а/с <антисоветские> кадры из церковников». В деле он не только справедливо назван сыном священника (и, добавим, преподавателя французского языка), но и, видимо, по инерции и под впечатлением от его интересов – священником. 

Всех Александровских приговорили к заключению до конца Гражданской войны: Алексея и Михаила 21 января 1920 года. Первого отправили в Новоспасский лагерь, второго – в Андроньевский. Павлу и Александре приговор вынесли 27 марта. К декабрю 1920 года Александра Ивановна находилась в Ивановском лагере. Сюда же отправили Михаила Ивановича. Его упоминает Малиновский, говоря о бывшем директоре гимназии, председателе лагерной культурно-просветительной комиссии. Сведений о том, что Михаил Иванович был директором гимназии, мы не располагаем, но в виленских гимназиях он преподавал. 

Директором провинциальной гимназии мог стать Павел Иванович, который в 1897 году совмещал преподавание в Гимназии Ржевской и должность надзирателя в Комиссаровском училище. С 1899 по 1906 год и после 1908 года в адресных книгах Москвы он не упоминался. Его вместе с Алексеем Ивановичем отправили в Екатеринбургский лагерь. В начале 1921 года (не раньше) «ивановских» Александровских амнистировали и освободили, а тем, которых в Екатеринбург, сократили срок заключения до 5 лет. В марте Александра просила освободить и братьев, поскольку они с ней «по одному делу и одного возраста». Решение об  освобождении было принято и отправлено в Екатеринбург только 25 ноября 1922 года. 

Александра Ивановна после освобождения жила и, возможно, вела музыкальные занятия в Детском санатории «Здравница» на Мясницкой улице. К 1927 году она преподавала в музыкальной школе имени Корещенко, а Михаил Иванович работал в Историческом музее. В конце 1920-х годов он на несколько месяцев был арестован по «делу Церковников». Во время заключения пожилого краеведа оставили в знакомом ему Ивановском монастыре, в нестрогом ЭКСПОГИ. Скончался Михаил Иванович в 1943 году. Сестра Александра передала его архив в Исторический музей. 

Алексей Иванович, предположительно, в 1941 году находился под следствием в Лефортовской тюрьме, 9 ноября его привезли во внутреннюю тюрьму НКВД гор. Энгельса. 

Племянники Борис и Леонид в конце 1920 года эвакуировались с Белой армией из Крыма: Борис – 15 ноября, Леонид – не позднее декабря. Леонид умер во Франции в 1942 году. Борис в 1960-е годы вернулся в Советский Союз. Скончался в Москве в 1988 году. 

В 1914 году в квартире в Спиридоновском переулке жил отставной коллежский асессор Сергей Иванович Александровский, вероятно еще один брат. Обстоятельства его жизни неизвестны. (ГАРФ. Ф. 8419. О. 1. Д. 171. Л. 25, 29,32, 33, 42,43: Ф. Р9413. Оп. 1. Д. 24. Л. 188;  Заклейменные властью; Авшаров Е.Г. Материалы по истории Москвы и Московской области в личных фондах Н.А. Скворцова и М.И. Александровского. // Археографический ежегодник за 1975 г. — М., Наука, 1976. С. 296; Александровский Михаил Иванович // Москва. Энциклопедический справочник. М.1992; Александровский Б. Н. «Из пережитого в чужих краях. Воспоминания и думы бывшего эмигранта» М., 1969; Вся Москва 1890-1927; База Жертвы политического террора; Открытый список; Волков)

___

Осенью 1920 года в Ивановском лагере находился еще один Александровский – бывший офицер, отец двоих сыновей 54-летний Николай Алексеевич. Ровесник других «ивановских» Александровских, в родстве с ними он не состоял. Родился Николай Алексеевич в Дербенте, окончил Бакинское реальное училище, а затем Тифлисское пехотное училище. К 1916 году он был полковником. Перед арестом служил помощником Эвакуационного пункта. Арестовал Николая Алексеевича 15 марта 1920 года Особый отдел 9-й армии в Святокрестовском уезде Ставропольской губернии. 22 июля его привезли в Москву. Он писал в анкете, что «предполагается перевод в Кожуховский лагерь». До марта 1921 года Александровский оставался в Ивановском лагере. Сначала он был осужден до конца Гражданской войны, но весной 1921 года уже числился военнопленным и находился в лагере «до заключения соглашения с Румынией». Переговоры с Румынией начались в сентябре 1921 года и продолжались больше 10 лет. В справке об офицере Александровском – на основании сведений lists.memo.ru сообщается, что он арестован 03. 06. 1920. Расхождение может объясняться неточно указанными или неточно распознанными сведениями. Например, дата приговора принята за дату ареста и пр...(Ф. Р8419. Оп. 1; Д. 82 Л. 33 Д. 170. Л. 71; Офицеры РИА; lists.memo.ru)

Аленкович 

Личность Аленковича, игравшего в М-ll Нитуш» роль Фердинанда, прояснить не удалось. Его либо не было в Ивановском лагере к 1 декабря 1919 года, либо причину его ареста не сочли политической. 

Аносова 

В конце июля в Петрограде были расстреляны генерал Николай Степанович Аносов и трое его сыновей – Игорь, Николай и Всеволод. Его жену Надежду Иеронимовну отправили в Ивановский лагерь. О семье Аносова Горький писал Межинскому: «Остались две девочки – 10 и 12 лет. Их положение отчаянно. Не окажется ли возможным выпустить мать? Это спасло бы девочек от проституции или голодной смерти». Вероятно, освобождение удалось выхлопотать. В списках Красного Креста упоминания о ней не разысканы. (Иванов В. А. Пленник Гражданской войны (штрихи к портрету лидера «обновленцев» Николая Петровича Зеленко) // Из глубины времен: альманах. – СПб., 1997. – Вып. 9; По Памиру. Путевые записки Б. В. Станкевича // Русский вестник, 1904 № 9.)

Анципо-Чикунская

9 июня 1920 года из Бутырской тюрьмы в числе нескольких заключенных в Ивановский лагерь перевели Наталью Владимировну Анципо-Чикунскую. 7 июня ее приговорили к заключению до конца Гражданской войны и тогда же почти сразу должны были отправить в Архангельск. Перевод, который грозил лишить ее «той моральной, а главное продовольственной поддержки, какую оказывают родные и знакомые в Москве», удалось отменить. В мае 1921 года Наталья Владимировна из Ивановского лагеря подавала прошение об амнистии. Приговор не изменили. После освобождения Анципо-Чикунская вернулась в Петроград. Жила она на Васильевском острове в квартире брата Льва – морского офицера, инженера и дипломата. Когда сестру арестовали, он учился в классах при Военно-морской академии в Петрограде, а в июне 1920 года вступил в ВКП(б). Возможно, он содействовал освобождению сестры. Льва Владимировича Анципо-Чикунского расстреляли 16 июля 1938 года. Наталью Владимировну эвакуировали из Ленинграда в августе 1941 года, в мае 1944-го она вернулась на Васильевский остров. (Ф. Р4042. Оп. 1а. Д. 31. Л. 46; Оп. 15. Д. 849. Л. 4; Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 15; Д. 148. Л. 53; Открытый список; Проект блокада Ленинграда Эвакуация. evacuation.spbarchives.ru) 

Арбузовы 

Петр Михайлович Арбузов до 1914 года  учился в Петровской (сейчас Тимирязевской) Академии. С началом войны был прапорщиком. Арестовали Петра Арбузова 29 января 1920 года в Петровско-Разумовском. Его младший брат Георгий Михайлович Арбузов до 1914 года учился в Московском университете. С началом войны был прапорщиком в артиллерии. Арестовали его в Петрограде 1 февраля 1920 года. 4 февраля его привезли в Бутырскую тюрьму, где уже находился и Петр. Об их участии в военной организации рассказывал на допросе арестованный по делу «Национального центра» А. Е. Флейшер: «Братья Арбузовы, одного звали Петром, другого — не помню, состояли членами организации осенью 1918 года<...>. Осенью же 1918 года они оба заявили о своем выходе из организации без объяснения причин, и с тех пор я их не видел, никакого назначения бр. Арбузовы не исполняли и числились младшими офицерами; через кого они вступили в организацию, совершенно не помню. У меня на квартире они были раза два. Они оба состояли слушателями Петровско-Разумовской сельскохозяйственной академии. <...> Арбузов, кажется, Георгий состоял членом организации В.З <военного заговора> в 1918 году осенью <...>. Осенью же 1918 года он без объяснения прямо из организации добровольно вышел, и с тех пор его не видел. До тех пор он сначала служил инструктором в 1-м бат. 8-й стрелковой артиллерийской бригады, а затем по освобождении числился слушателем сельскохозяйственной Петровской академии. Арбузова я очень мало знаю, даже в лицо совершенно не помню, несмотря на то, что он какой-то дальний родственник жены (троюродный брат, кажется). Никакой активной роли в военном заговоре не играл». Причиной ареста эти показания, данные 5 февраля 1920 года, не были. 7 июня 1920 года Арбузовых приговорили к заключению до конца Гражданской войны и 9 числа перевели в Ивановский лагерь. Весной по амнистии  братьям срок заключения уточнили: три года. Георгий с 1 февраля 1922 года был в Принкусте агентом для поручений, а с 27 марта там же работал и Петр «агроном Арбузов П. М. Заключенный Ивановского лагеря откомандировывается для временных работ в правление Принкуста с сего числа». В апреле обоих братьев уволили по сокращению штата и отправили обратно в Ивановский лагерь, но, вероятно, вскоре освободили. Георгия в начале 1930-х приговорили к трем годам лагерей. О других арестах Петра сведений нет. Оба брата умерли в Москве, Георгий Михайлович в 1956 году, Петр Михайлович – в 1960-м. (Ф. Р4042. Оп. 8. Д. 46. Л. 22, 54, 70; Д. 49. Л. 19; Оп. 15. Д. 849. Л. 4; Ф. Р. 8419. Оп. 1. Д. 82. Л. 33, 56, 61; Д. 88. Л. 28; Заклейменные властью; Красная книга ВЧК. Том 2. М., 1990. С. 404, 405).

___

К ноябрю 1919 года в Ивановский лагерь отправили еще одного Петра Арбузова – Петра Владимировича–, священника 54-х лет из села Николаевка Щигровского уезда Курской губернии. Арестовали его 7 июля 1919 года. Причиной ареста стала «несвоевременная передача метрических книг в Волостной Исполком и похороны умершего без волостной регистрации». После четырех месяцев в заключении священник объяснял: «Метрические книги я не передал в срочное время, потому что книги не были закончены. Похоронил покойника без регистрации, потому что волость была закрыта и при всем моем желании получить регистрацию я не мог. Председатель словесно заявил мне похоронить покойника без регистрации, которую можно взять после». Комиссия в уезде его оправдала, но не освободила. Вероятно, к этому времени его сочли заложником и увезли перед отступлением Красной армии. (ГАРФ. Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 169. Л. 42; Емельянов С.Н., Зорин А.В., Шпилев А.Г. Курский край в Гражданской войне 1917 — 1921 гг. (очерк военно–политической истории), Курск 2013. С. 62, 111).

Артеменко 

Аким Семенович Артеменко родился в 1885 году в селе Глодос или городе Николаеве. После окончания народного училища при Елисаветградской гимназии работал народным учителем. В 1914 году его мобилизовали, а в 1917-м демобилизовали. Он вернулся в Елисаветград, где состоял членом городского совета. С 16 января 1918 года «несмотря на то, что власти на Украине менялись несколько раз <..> оставался на должности учителя. В 1919 году после вступления Деникина на Украину<...> не смог избежать мобилизации в Деникинскую армию». В белой армии Артеменко прослужил с 18 ноября 1919 года по 20 августа 1920 года, когда он сдался или был взят в плен и впоследствии перешел в Красную армию, где служил в 1-м Украинском полку. 25 октября в Харькове его и 20 бывших офицеров арестовали при регистрации. 1 ноября Артеменко отправили в Москву в Кожуховский лагерь, где он оставался еще в марте 1921 года, а в начале 1922 года он числился в Ивановском. Сведения о том, что он был в Ивановском в октябре 1920 года, в источнике не подтверждаются, возможно, его предполагалось отправить в Ивановский лагерь, и это намерение отразилось в документах, но 4 ноября его опрашивали в Кожуховском. К 25 февраля 1922 года Акима Семеновича освободили. Сначала он числился бывшим офицером в Московском округе, а затем, вероятно, вернулся в Елисаветград, поскольку уже 1922 году состоял на особом учете в ГПУ Украины. (ГАРФ. Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 35; Д. 171. Л. 89; Волков; Книга учета лиц, состоявших на особом учете бывших белых офицеров в органах ГПУ Украины в 4-х тт. Т. 1. Харьков, 2011.)

Аушев

В 1917 году Лев Иванович Аушев окончил Рыльское духовное училище. Там с 1890-х годов кроме него учились еще шестеро Аушевых. Не слишком старательно – повторный курс по малоуспешности, переэкзаменовки по пению, славянскому языку, арифметике. После училища Лев Аушев доучился до третьего класса Духовной семинарии. Перед арестом он работал «На экономии». Арестовали его 25 августа 1919 года за «поступление в Деникинскую армию». обстоятельства поступления описаны так: «Когда наша местность была занята Деникинцами, то ими было объявлено, чтобы записывались в их армию. А если записываться не будут, то все равно будут мобилизовывать всех учащихся от 18 лет. Несмотря на то, что не кончили еще курса. Тем, кто запишется в их армию, они обещали разные льготы. А к мобилизованным будут относится строже и пошлют сразу на передовые позиции. Я поддался на это и записался с некоторыми товарищами, на другой же день увидел, что меня заманили и обманули. И тогда я скрылся от них. Через два дня они были отогнаны от Рыльска и я вернулся домой, думая что опасность миновала, но как удивился я, когда к нам явился Шатуров и еще какой-то с ним человек и арестовал меня. Из Рыльска меня в тот же день отправили в Дмитриев, где допрашивали и осудили <...> в концентрационный лагерь до конца войны на принудительные работы». 11 октября Аушева отправили в Москву. Предположительно он сразу оказался в Ивановском лагере. После декабря 1919 года не упоминается. К 1941 году Лев Иванович жил (в ссылке?) на Алтае в селе Кебезень, где его призвали в армию. До 1944 года он служил на Кольском полуострове в 885-м Зенитном полку. (ГАРФ. Ф. 8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 7, 10: Д. 172. Л. 96; «Память народа»)

Баженова 

В ноябре 1921 года в Ивановский лагерь из лагеря на Лианозовском кирпичном заводе были переведены тамбовские крестьянки. Одну из них – Анастасию Дмитриевну Баженову двадцати двух лет – арестовали в июне в селе Двойня (Беломестная двойня?). Кроме нее «арестованы муж, свекровь и ее дети Акрипина 15 л, Дмитрий 9 л, Марфа 7 л, Николай 5 лет». Арестовали Баженову «со всей семьей за Акима Андреевича, брата мужа, взятого в плен Антоновым. После ареста семьи он явился и был расстрелян». Семью отправили в Козловский лагерь, затем (вероятно, в июле) в Москву. Когда Баженову перевели в Ивановский лагерь, в Лианозовском оставались «муж Парамон Андреевич Баженов <...> 2 сестры мужа Акулина и Матрена». В феврале 1922 года Анастасия Дмитриевна оставалась в Ивановском лагере. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 35; Д. 176. Л. 89 Д. 197. Л. 122)

Бакалов

Дмитрий Пантелеевич Бакалов родился в Болграде. С 1912 года он с братом торговал в Москве селедкой. Арестован московский купец 2-й гильдии был в Петрограде, «4 июня сего <1919> года случайно зайдя в датскую миссию Красного Креста». Почти сразу после допросов на Шпалерной – «Почему шел в датскую миссию? Кто я? Не офицер ли? Где находился во время войны?» – Бакалова перевезли в Москву: «С тех пор как я попал в Ново-Песковский лагерь и, будучи там, ходил на работу в течение 4-х месяцев, я беспрекословно подчинялся и исполнял с охотой все возложенные на меня работы в надежде, что в недалеком будущем выяснится моя невиновность, ходил большею частью на работы без конвоя, за это время могли бы в моей аполитичности убедиться. <...> На военной службе никогда не служил. Крупной собственностью не обладаю». В Ивановский лагерь, очевидно, «заложником» его отправили в конце октября и оставался он там еще в декабре 1919 года.(Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 7; Д. 173. Л. 53; Вся Москва)

Бакшеев

Бывший офицер Владимир Николаевич Бакшеев оказался в Ивановском лагере к весне 1922 года. До этого он несколько месяцев был в Бутырской тюрьме, а после нее в Покровском лагере. 9 марта 1922 года Башеев вместе с Венедиктовым, Балахниным и Прутковским-Прутковым объявил смертельную голодовку, требуя вынести ему приговор. Можно предположить, что причиной заключения была его служба в Белой армии с 1918 года, до нее он был на фронте Мировой войны. 19 июня коллегия ГПУ постановила освободить Бакшеева. В 1930-е, когда его снова арестовали, Владимир Николаевич работал счетоводом в типографии «Правда» (Ф. Р8419.Оп. 1. Д. 88. Л. 3; Д. 233. Л. 148; Заклейменные властью; Жертвы политического террора)

Балавенский

Отцом Алексея Балавенского, вероятно, был председатель Новоторжской земской управы Александр Петрович Балавенский. В тверских Адрес-Календарях новоторжские дворяне, в том числе и Александр Петрович, бывали и Балавенскими и Балавинскими. Приемный сын Александра Балавенского, известный присяжный поверенный Сергей, свою фамилию писал через И, возможно, чтобы отделить себя от менее революционно настроенных братьев. Алексей Александрович окончил ярославский Демидовский юридический лицей, но в следственных анкетах представлялся «работником сцены артистом-певцом». Вероятно, в юности он выступал на небольших и нестоличных сценах. В 1892 году были изданы «Русские песни с французским переводом – Trad. de A. Balavensky». В 1910-х годах, вероятно, он перевел «Сон весеннего утра» и «Мертвый город» д'Аннунцио, а также «Диану» Генриха Манна. К 1919 году сорокапятилетний Алексей Балавенский жи в Торжке, заведуя клубом и театральным кружком Военно-железнодорожных инструкторских курсов. Его старшие братья Николай и Петр там же служили в отделе народного просвещения, а усыновленный сын Михаил – в Красной армии на фронте. Сына Алексей Петрович воспитывал, вероятно, один, поскольку о своем семейном положении писал: холост. Арестовали Алексея Балавенского 9 апреля 1919 года. Несколько курсантов «из-за личных счетов» сообщили в Москву о его политической неблагонадежности и «враждебном отношении к фракции Коммунистов-курсантов». С «подозрением в контрреволюционной деятельности» 13 апреля Балавенского перевели в Москву. Сначала он был в Бутырской тюрьме. Коллегия ВЧК 8 мая приговорила его к заключению до конца Гражданской войны. После приговора он был отправлен в Покровский лагерь, затем в Андроньевский, а 3 августа переведен в Ивановский. Хотя в Торжке он был за «делопроизводителя клуба курсантов, заведующего библиотекой, секретарем культурно-просветительской комиссии и режиссера театральной секции» в программе Ивановского лагеря 1919-го – начала 1920-х годов его не было. Возможно, как и Валентина Трекстер, он выступал раньше. Кроме того, он потерял слух: «Я инвалид, глухой», – и частично зрение: «Хронически больной грудной жабой и катарактой». Несмотря на слабое здоровье, к августу 1920 года Балавенский участвовал в концертах труппы Ивановского лагеря. Хлопоча об освобождении, Балавенский просил о «приеме <..> на поруки или в крайнем случае о переводе <...> в Санаторию». К маю 1921 года, когда Красный Крест просил освободить Балавенского, срок его заключения был сокращен до 3 лет. С июля до 6 августа 1921 года слушалось дело о его условном освобождении. 

22 октября 1931 года Алексея Балавенского снова арестовали. Он жил тогда в Селе Пустынь (Могилевская Успенская?). На следующий день арестовали жившего в этом же селе Петра Александровича Балавенского. Обоих на три года лишили права «проживать в определенных областях», что означало переселение из Московской области, к которой тогда относился Новоторжский район. За год до этого к трем годам ссылки приговорили бывшего городского судью Торжка и председателя Новоторжской земской управы Николая Александровича Балавенского. В это время он работал конторщиком в Велижском леспромхозе. К февралю 1938 года Алексей Балавенский жил в Старице. Можно предположить, что на Тверскую область «ограничение проживать» не распространялось, и он жил там после приговора в 1931 году. 26 февраля 1938 года Алексея Александровича – «без определенных занятий» – арестовали и 28 февраля расстреляли. 

В 1919 году Красный крест просил о облегчении участи Александры Александровны Балавенской. Но о ней никакими сведениями, кроме единственного упоминания, мы не располагаем. Можно предположить, что эта запись также относится к Алексею Балавенскому, поскольку в одном из списков он также назван Александром. (Ф. Р3917. Оп. 2. Д. 104; Ф 8419. Оп. 1. Д. 81 Л. 12-18; Д. 82. Л. 1; 88. Л. 7, 10, 13, 29; Д. 6. Л. 49; Д. 176. Л. 190; Заклейменные властью; Воспоминания и дневники XVIII – XX вв.: Указ. Рукописей. М., 1976. С. 334; Каталоги РГБ и РНБ; Адрес Календарь Тверской губернии: Жертвы политического террора; Открытый список)

Балахнин

Вениамин Павлович Балахнин* в мировую войну служил в пехоте: в мае 1917 года из прапорщиков переведен в поручики. К 1919 году он оказался на Дону (родился Балахнин в 1897 году в Калаче-на-Дону) и как минимум до апреля 1919 года служил в Донском Казачьем войске. Затем можно предположить, что под Полоцком, где 13 июня 1920 года его арестовали по ордеру МЧК, он служил в Красной армии. Со станции Фориново (белорус. Фариново) 10 мая его привезли в Москву. В конце 1921 года Балахнин из Ивановского лагеря просил «выдать <...> что-либо из теплых вещей. Не имею ни шинели, не теплых брюк и фуражки, ни сапог». В марте 1922 года Вениамин Павлович просил сообщить ему приговор и вместе с Бакшеевым, Венедиктовым и Прутковским-Прутковым объявил голодовку. Решение освободить Балахнина приняли 13 июля 1922 года. * В некоторых источниках Балахин (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 149 Л. 59; Д. 176 Л. 13, 16; Д. 233. Л. 148; Д. 336 Л.273, 301; Венков А.В., Зубков В.Н. Донская армия. Организационная структура и командный состав. 1917–1920 Выпуск 2 «Мобилизованная армия». – Ростов н/Д., 2015. С. 172; Офицеры РИА)

Балдин

27 августа 1919 года в селе Малый Мелик Саратовской губернии были арестованы несколько крестьян по доносу «за содействие якобы бело-зеленым бандам, но без прямого выступления против советской власти». Сначала их отправили в Балашов, затем как минимум двоих из них – Ивана Михеевича Балдина и Дмитрия Алексеевича Баронина – 2-3 сентября приговорили к лагерю до конца Гражданской войны и 25 сентября привезли в Москву. К 1 декабря они находились в Ивановском лагере. Иван Балдин – 50 лет, хлебопашец, грамотный – объяснял не без изящества, добиваясь освобождения: «Как видно из приговора, никакого содействия бело-зеленым я не оказывал <...> было бы выступление против советской власти, а его не было». (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 7, 10; Д. 175. Л. 69)

Бальтерманц 

Николай Яковлевич Бальтерманц в 1911 году окончил юридический факультет Петербургского университета. В Мировую его мобилизовали. После демобилизации в 1918 году он приехал в Москву. Летом 1919 года служил в Инженерной дистанции помощником коменданта и ведал лесозаготовками железной дороги. Арестовали Бальтерманца вместе с женой 10 Августа 1919 года. «В момент обыска у меня на квартире находился Комендант ОО МЧК С. И. Антоневич и гражданин Г. И. Черлениовский. Последний содержался в Покровском конц. Лагере в качестве заложника и пришел ко мне с тем, чтобы получить от С. И. Антоневича письменное поручительство за его политическую благонадежность. Это поручительство Антоневич сам вызвался написать, так как знал из дела Черлениовского, что за последним никакой вины нет.<.. >Черлениовского знаю с 10-летнего возраста. <...> уделил из моего белья и дал ему раза два три хлеба». МЧК подозревала Бальтерманца в подготовке заговора: «С первых же слов тов. Алешковский заявил, что у него имеются сведения о принадлежности моей к контрреволюционной организации, и что я будто для этой организации получил от кого-то 90 000 рублей золотом». Для доказательства «конфисковали так называемую "переписку", состоящую в счете белья, отданного в стирку, в каракулях ребенка, в старом контракте на квартиру, в счете за электричество и т п». 14 августа (?) Бальтерманца из МЧК отправили в Бутырскую тюрьму, в строгую одиночку. Жену освободили 12 октября, а Николая Яковлевича 27 ноября приговорили к лагерю до конца Гражданской войны. После чего, очевидно, отправили в Ивановский лагерь, в котором он уже в декабре пишет: «Вся моя жизнь прошла вне политики <...> член ВЦИК тов Мирский и начальник Всеобуча Марьясин меня знают, знают мои убеждения и ручались за мою политическую благонадежность <...> я не только не опасен советской власти — я могу быть чрезвычайно полезен ей. Я образован молод, здоров, в моем прошлом нет даже офицерского звания. Я бывший солдат-еврей и это одно говорит уже то, что я не могу быть контр-революционером. У меня нет собственности, я никогда не эксплуатировал чужой труд, я пролетарий в самом широком смысле этого слова. <…> прошу вернуть мне свободу». В лагере Бальтерманц оставался еще весной 1920 года и выступал на лагерной сцене. Возможно, в декабре Бальтерманцу удалось получить послабление и должность в отделе топлива, о которой хлопотали его заступники. К декабрю 1919 года Черлениовский «уже вышел из лагеря» и вскоре служил в Красной армии. Из лагеря Бальтерманц писал, что за 5 месяцев заключения у него «отобрали квартиру, лишили <...> семью крова». Освободили его, вероятно, в конце 1922 – начале 1923 года. Устраиваясь в начале августа 1924 года в производственное бюро Курсов особого назначения (КОН), Бальтерманц писал: «1 ½ последних года состоял юрисконсультом и доверенным крупной частной торговой фирмы в отрасли мануфактуры и лесных поставок в Москве Т-во «Вельмир» ликвидации дела лишился должности, состою на бирже труда». О работе в отделе топлива, если она у него была, и связанных с ней обстоятельствах Бальтерманц не упоминал: «Начиная с 1918 года я все время состоял на службе Юристконсультом отдела Упр. Московского совета (два года), Юрисконсультом и замначальника Желескома района Московcко Киевско-воронежской жд». Вероятно, одну комнату в квартире ему удалось вернуть. В этой комнате жил его пасынок – фотограф «Известий» и «Огонька» Дмитрий Бальтерманц. (Ф. А1565. Оп. 15. Д. 91; Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 146. Л. 7, 8; Ф. Р393. Оп. 89. Д. 92. Л. 21, 32; Осипова И. Жизнь с огоньком // Эксперт 2012. №29)

Барановы 

Кадрового офицера, артиллериста Михаила Николаевича Баранова в мае 1920 года арестовали в Семипалатинске «за службу у белых» и приговорили к 5 годам заключения в лагере. С 21 июля он находился в Лефортовской тюрьме, а с 11 декабря в Ивановском лагере. После освобождения в 1922 году жил в Ленинграде. В 1935 году был выслан, а в 1937-м — арестован в ссылке и отправлен в лагерь. (Заклейменные властью)

___

В 1920 году в Ивановском лагере также находился арестованный в январе Николай Иванович Баранов. Его приговорили к лагерю до конца Гражданской войны. (ГАРФ. Ф. 8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 18)

Баронин 

Крестьянин Дмитрий Алексеевич Баронин в сельской школе учился год – «малограмотный». Затем его отправили на фронт: «ранен в Германо-Австрийскую войну, перелом левой ноги». В 1919 году Баронину было 39 лет. Он вернулся в село Малый Мелик в Саратовской губернии, где его и нескольких его односельчан арестовал Особый отдел 9-й армии и отправил в Балашов. 2-3 сентября Баронина за содействие бандам без прямого выступления против советской власти приговорили к лагерю до конца Гражданской войны и вместе как минимум с одним односельчанином Балдиным 25 сентября перевели в Москву. 1 декабря они находились в Ивановском лагере. После освобождения из лагеря Баронин вернулся в село, где в 1930-е годы его раскулачили (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 7, 10; Д. 175. Л. 68; Жертвы политического террора)

Бастамов

Прояснить личность Бастамова, подававшего в оперетте М-ll Нитуш» реплики, не удалось. 

Бастрыкина 

Дарья Елисеевна Бастрыкина: «21 год. <...>Арестована в июне месяце 1921 года как заложница за мужа, расстрелянного за службу у Антонова после добровольной явки к Красным властям <...> После расстрела <мужа> увезли в Козлов, откуда отправили в Москву вместе с другими заложниками Тамбовской губернии, дома осталась дочь, которой недавно исполнилось 1 ½. Дочь находится у старухи матери неработоспособной. Дома отец мой <...> 66 лет». До конца октября, когда Бастрыкину вместе с другими тамбовскими крестьянками перевели в Ивановский лагерь, она работала в Лианозовском лагере на кирпичном заводе. В Ивановском лагере она находилась еще в феврале 1922 года. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 35; Д. 176. Л. 87; Д. 197. Л. 122)

Батарины

6 августа 1919 года в Вятке арестовали семью Батариных: паровозного машиниста Александра Игнатьевича, его жену Александру Никифоровну и троих его сыновей Василия (21 год, счетовод водного транспорта), Николая (18 лет), Александра (16 лет), и также жену брата Георгия Клавдию Павловну. Батариных взяли в заложники, подозревая, что Георгий «ушел к белым». Дома остались тринадцатилетний Борис и семилетняя дочь. Клавдию Павловну через сутки выпустили, а остальных 25 августа отправили в московский Новопесковский лагерь. Через месяц, 28 сентября, братьев Николая, Александра и Александру Никифоровну освободили. В октябре они просили разрешить им вернуться в Вятку и хлопотали за оставшихся в лагере. Александр Игнатьевич и Василий в Новопесковском были до начала октября, к концу месяца их перевели в Ивановский, где они оставались еще как минимум до декабря. Хлопотавший за них в ноябре Красный Крест напоминал, что «машинист по социальному положению не может быть заложником, и не может ответствовать за своего сына». (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 7, 10; Д. 173. Л. 66, 96-101)

Батищева

Девятнадцатилетнюю Матрену Павловну Батищеву арестовали в июне 1921 в селе Старая Дегтянка «вместе с братом Александром 17 лет. Отец был арестован неделей раньше. Брат по слухам умер в Козлове, отец в Москве. Брат, за которого я арестована, убит красными. Об этом рассказывают добровольно явившиеся от Антонова крестьяне». В Москву, вероятно, в Лианозовский лагерь Батищевых – Матрену и ее отца – привезли в июле 1921 года. В конце октября ее вместе с 22 тамбовскими крестьянками перевели с Лианозовского кирпичного завода в Ивановский монастырь. Вместе с ними она оставалась в лагере в феврале 1922 года (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 35; Д. 176. Л. 87; Д. 197. Л. 122)

Бауэр

В июле 1926 года в Ивановском Исправдоме «кружок политграмоты ведет заключенный Бауэр бывш член ВКПб и бывший политконтролер при деткомиссии ВЦИКа, осужденный за растрату» (Ф. Р4042. Оп. 10. Д. 38. Л. 157)

Баяндина

29-летняя Марина Николаевна Баяндина: «народная учительница крестьянка вышедшая из бедной семьи честно и добросовестно работала на пользу народа 14 лет». В ноябре 1919 года находилась в Ивановском лагере. Котельническая ЧК арестовала ее 31 июля 1919 года дома в селе Богородское Вятской губернии «по поводу мужа, будто бы перешедшего на сторону банд. Он крестьянин, с которым я прожила только три месяца, а 23 мая сг он был взят на Красный фронт. <...> Товарищи его по полку писали <...>, что он убит <...> Я же лично его писем ни одного не получала, а потому имею полное основание думать, что мужа моего в живых нет». Оставшись после ареста в летней одежде, она вместе с еще двумя учительницами Котцевой и Самохиной просила Красный Крест о  передачах. (Ф. Р-8419. Оп. 1. Д. 175. Л. 34, 35) 

Белавин

Исполнявшего роль директора театра в оперетте Миляка и Милло Белавина, предположительно звали Николай Александрович. Он родился в Санкт-Петербурге в 1898 году. В мировую войну служил адъютантом в полку, а в Гражданскую – вероятно, в армии Колчака. Арестовали его 5 февраля 1920 года на станции Козулька между Ачинском и Красноярском. 9 февраля за службу у белых приговорили к заключению до конца Гражданской войны. К апрелю – маю он мог оказаться в Ивановском лагере. (Жертвы политического террора)

Беловы

Федора Ивановича Белова 25 сентября 1919 года привезли в Ивановский лагерь из Петрограда. Через год в октябре 1920 года, его отправили в Екатеринбургский лагерь (Ф. Р393. Оп. 89. Д. 32Б. Л. 268; Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 19)

___

В декабре 1921 года в Ивановском лагере находился 29-летний Александр Николаевич Белов. До Мировой войны он закончил во Владикавказе реальное училище и работал письмоводителем, на войне командовал ротой. К лету 1920 года он заведовал отделом Всеобуча Ставропольской губернии. Арестовали его в ночь с 5 на 6 июня 1920 года в Ставрополе «за службу у белых». В мае 1921 года он был в заключении в Орле, в Москву его отправили 21 июля 1921 года (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 174. Л. 41)

___

Анастасию Ивановну Белову 4 июня 1919 года Петроградская ЧК взяла заложницей за попавшего в плен мужа: «О деятельности мужа ничего не знала, так как всецело занималась хозяйством и политикой не интересовалась. Муж мой в чине прапорщика военного времени служил в Красной армии». Из Петроградского дома заключения Белову отправили в Москву, в Новоспасский лагерь, а из него к 1 ноября – в Ивановский. «Взяли моего ребенка, и где он находится, я не знаю. По полученным из Петрограда сведениям, имущество мое все реквизировали». После лагерей Белова вернулась в Ленинград. В 1941 она году работала в артели «Электромет» (утюги и плитки)*. 17 июля Белову арестовали и отправили в Узбекистан, где 30 сентября Андижанский областной суд приговорил ее к 7 годам заключения. 29 октября Верховный суд УзбССР оставил приговор без изменений. *Год рождения арестованной в Ленинграде Анастасии Ивановны Беловой, указанный в базе данных (1890), соотносится с возрастом в анкете Красного Креста (28 лет в ноябре 1919). (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 173. Л. 52; Д. 349 Л. 99; «Жертвы политического террора»)

Беннигсен

Ксения Павловна Беннигсен окончила 7 классов гимназии Макалютиной в Петрограде и «работала как сестра, сначала на войне, потом в Евгеньевском обществе». К октябрю 1917 года лечилась в деревне. Арестовали конторщицу и «бывшую титулованную дворянку» в Петрограде 22 мая 1919 года «как заложницу за братьев», а поводом к аресту послужили «бои около Петрограда». Двое братьев в это время жили в Дании, один в Сухуме. 

18 июня Бенигсен привезли в Москву в Бутырскую тюрьму. В начале 1920 года после приговора к заключению до конца Гражданской войны перевели в Новоспасский лагерь, в котором она находилась еще 28 июля 1919 года. В начале марта 1920 года и до конца марта 1921 года Ксения Павловна находилась в Брестском госпитале (возможно, не только лечилась, но и работала медсестрой), но считалась заключенной Ивановского лагеря. Поэтому ордер на освобождение, выданный в феврале, был отправлен коменданту Ивановского лагеря, и несколько недель она не могла его получить. Срок заключения к этому времени был сокращен до одного года, а в лагере она находилась уже на 8 месяцев дольше. 

В декабре 1933 года Ксению Павловну вместе с младшей (на 4 года) сестрой Ольгой арестовали. В 1919 году Ольга лечилась в клинике «быв. Бехтерева». В марте 1934 года сестры уехали в трехлетнюю ссылку в Казахстан, где остались без средств и работы. В 1936 году, вероятно, стараниями Красного Креста сестрам Беннигсен разрешили вернуться из казахстанской ссылки, но им было запрещено жить в крупнейших городах. Сестры переехали в Череповец, где в 1942 году Ксения Павловна умерла. В публикации штамп на письме К. Беннигсен в Красный Крест «28 июля» отнесен к 1921 году. Но с весны 1920 года Беннигсен не в Н-Спасском лагере, откуда написана просьба, а в Брестской больнице. Описаны обстоятельства начало заключения, поэтому скорее его следует отнести к 1919 году. (Ф. Р8419. Оп. 1: Д. 177. Л. 217-219; Д. 178. Л. 66; Д. 179. Л. 22; Заклейменные властью; Архив «Мемориала»; Открытый список; Беннигсен Э.П Записки. Т. 2: 1917-1955. М., 2018. указ.) 

Болдырев

18 августа 1921 года заполнявшему в Ивановском лагере анкету Красного Креста Ивану Платоновичу Болдыреву было 34 года. Сын казака — земледельца, до 1914 года он дважды был в тюрьме –  в 1905 и 1907 годах «за участие в революционном движении», окончил учительскую семинарию, работал учителем в Царицыне. С 1914 года – после 4-месячного курса военного училища – и до начала 1918 года Болдырев служил в армии. В феврале 1918-го он «выбыл из полка и вновь поступил учителем» в селении Распопинский юрт. В сентябре 1918 года его «как члена профсоюза учителей» мобилизовали в Красную армию. В январе 1920 под Царицыным его взяли в плен, а в сентябре – мобилизовали в армию Деникина. До 27 марта, когда в Новороссийск вошла Красная армия, он служил в запасной бригаде Донской армии, которую «добровольно оставил». 7 октября 1920 года в Новороссийской больнице Болдырева арестовали, в за службу офицером в армии Деникина отправили в Екатеринодар, в лагерь, где его освободила комиссия по амнистии. Недовольный ее решением начальник Особого отдела отправил Болдырева в Москву, куда он прибыл в феврале 1921 года. Сначала он содержался в Кожуховском лагере, потом в Ивановском. Освободили Ивана Платоновича, вероятно, в ноябре 1921 года, не позднее 12 числа. К концу 1937 года Болдырев проживал в Покровском-Стрешневе и преподавал русский язык в школе на Пехотной улице (№147). 26 ноября 1937 года его арестовали, 3 декабря за «систематическую контрреволюционную агитацию» приговорили и 11 декабря расстреляли в Бутове (Ф. Р-8419. Оп. 1. Д. 176. Л. 23; Заклейменные властью; Открытый список).

Бонк см Крживинские

Даневский

Офицер белых войск Северного фронта Борис Всеволодович Даневский был арестован под Архангельском в июне 1920 года, отправлен в Москву, а в июле возвращен в Архангельск. Несколько недель в Москве он был сначала в Ивановском, а затем в Покровском лагере (Заклейменные властью). 

Де-Витт

Семья Николая Николаевича Де-Витта жила в Воронежской губернии, вероятно, в Коротоякском уезде. Сын полковника, он окончил Воронежский кадетский корпус и Николаевское Кавалерийское училище. C 1887 по 1914 год Де-Витт рос по службе в Стародубовском драгунском полку. После ранения в декабре 1914 года он год лечился, вернулся на службу, в 1916 году снова был ранен. После контузии оглох на левое ухо. Поправляясь после ранений, на службе в старой армии Де-Витт оставался еще осенью 1917 года, затем командовал полком в войсках гетмана Скоропадского. В списке ивановских заключенных отмечено, что он был арестован 20 мая 1919 года. Вероятно, здесь с ошибкой в годе указана дата приговора, поскольку в анкете Де-Витт писал: «Я был арестован 15 авг. 1919 года в гор Житомире и таким образом пребываю заключенным свыше двух лет оторванный от семьи и без какой-либо поддержки со стороны, так как здесь в Москве я совершенно одинок. Прошу убедительно ввиду наступивших холодов <...> помочь мне и выдать теплый бушлат, смену белья, и какую-либо обувь (средний рост). Недавно я выписался из Брестской больницы, где перенес тяжелую болезнь и с войны страдаю ревматизмом. Мне 53 года. Николай Де-Витт. 28 сентября 1921 года». В Ивановском лагере он находился с конца 1919 года. До 4 марта 1921 года он был приговорен к заключению до конца Гражданской войны, после – к 5 годам. В мае его приговор пересматривали еще раз и не изменили. На свободе в это время, вероятно, оставались его жена Екатерина Ивановна и сын Дмитрий. Сына Николая расстреляли красные в ноябре 1919 года. В Ивановском лагере Де-Витт был еще в феврале 1922 года. После освобождения Николай Николаевич выехал из РСФСР. Умер он в Берлине 1 октября 1930 года. (Ф. Р4042. Оп. 1а. Д. 31. Л. 46; Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 82. Л. 37; Д. 88. Л. 18, 35; Д. 352. Л. 19; Книга Памяти 12-го драгунского Стародубовского полка. starodubsky.ru)

Денисова-Милошевич

Несколько изданных в середине 1900 –х годов в просветительской периодике рассказов и перевод романа Клода Фаррера «Цвет цивилизации» Лидия Петровна Денисова подписывала девичьей фамилией Милошевич – «по отцу черногорка». Ее муж – инженер путеец Алексей Максимович Денисов. С 1918 года она работала библиотекарем в Зоологическом музее Академии наук в Петрограде. 5 ноября 1918 года ее арестовали за принадлежность к партии кадетов, в которую она вступила в 1917 году, а «вышла в 1918 году и совершенно утратила всякие связи с ней». Через 9 дней Денисову выпустили из Петроградской тюрьмы. В ночь на 6 октября 1919 года ее арестовали «по делу Тактического центра и объединенных в нем организаций». 22 октября Денисову привезли в Москву. До 3 декабря, когда ее перевели в Ивановский лагерь, находилась в Андроньевском: «В Москве выяснилось, что я была прислана сюда <...> за партию, к которой не принадлежу уже полтора года и в которой никогда не была видным и активным членом». К партии она принадлежала 10-11 месяцев. Вскоре Денисову перевели из Ивановского лагеря или освободили, поскольку она упомянута только в одном составленном не позднее 28 июля 1920 года списке заключенных. После освобождения и, возможно, ссылки в 1921 году она вернулась в Петроград, в библиотеку и старую квартиру. В библиотеке музее она работалат до 1930 года и ее адрес последний раз указан в Ленинграде на 1931 год. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 7; Заклейменные властью; Горбунов Ю. А. Писательницы России (материалы для биобиблиографического словаря). Электронное издание. book.uraic.ru/elib/authors/gorbunov/sl-5.htm; Каталог архива РАН СПБ. db.ranar.spb.ru/ru/person/id/5225; Весь Петроград; Весь Лениград).

Денисова

18-летнюю орловскую крестьянку Александру Захаровну Денисову 17 мая 1919 года приговорили в 15 годам заключения за участие в хищении казенного имущества. К ноябрю она бежала из Ивановского лагеря: «жалуясь на болезненное состояние глаз, получила от лагерного врача свидетельство на лечение к глазному врачу». Сбежавшую искали у нее дома, и не найдя, арестовали ее мать. (Ф. Р393. Оп. 89. Д. 32б. Л. 123-204)

Депп

Елена Рюриковна Депп, в девичестве Коцебу, правнучка знаменитого драматурга Августа Коцебу, внучка мореплавателя Отто Коцебу и мать авиатора Павла Деппа к осени 1919 года работала в Петрограде на молочной кухне Трудовой коммуны. 5 сентября ее, как и Лидию Денисову, арестовали «за участие в партии кадетов», из которой она вышла в сентябре 1917 года. 20 октября ее привезли в Москву, к декабрю перевели в Ивановский лагерь. После того как 20 марта 1920 года Депп освободили, она вернулась в Петроград. Умерла Елена Рюриковна в Ленинграде в 1961 году (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 10; Заклейменные властью; Электронный архив Фонда Йоффе. arch2.iofe.center/person/12206; Дмитрий Васильев. Через годы, через расстояния… // «Вести». Спб. http://vesty.spb.ru/2019/12/20/cherez-gody-cherez-rasstoyaniya-12997).

Драницына 

К 1 ноября 1919 в Ивановский лагерь перевели Нину Павловну Драницыну. Арестована она была «у себя на хуторе «Талашницы» Петроград губ. Лужского уезда, Бельско-Сяберской волости 6 июня 1919:  «Так как попала в прифронтовую полосу. <...> по ложному доносу, что жду белых». <...> Я родилась в 1865 году 6 марта в бедной чиновничьей семье. Обучалась в среднем учебном заведении и окончила с дипломом Петроградскую консерваторию. Была преподавательницей музыки в Павловском и Николаевском Сиротских институтах в продолжении 23 лет. Лишившись места при закрытии институтов и не получая пенсии, уехала к себе на хутор, где занималась сельским хозяйством, а также давала уроки музыки в приютах сирот в соседней деревне. Зимой 1918-1919 была выбрана членом школьн. Крестьянского совета. Должна была принять участие в концертах Народного дома (по желанию местного Исполкома) и мечтала в зиму 1919 — 20 года открыть музыкальные классы при сельской трудовой школе. По ложному доносу, что видно из имеющейся в деле бумаги, я была посажена в тюрьму 6 июня. Прошу выпустить меня на свободу как заключенную и ставшую совсем больной в тюрьме, и разрешить мне заняться моим любимым делом, преподаванием музыки в трудовых школах. Нина Драницына». Вероятно, вскоре любимую ученицами «многоуважаемую и дорогую» учительницу удалось освободить. В списке лагеря, составленном к 1 декабря, Драницыной нет. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 192. Л. 131; Проект «Системный Блокъ». sysblok.ru/postcards/card/100193/)

Дровалева

12 марта 1919 года на курском базаре «за слова, касающиеся дороговизны жизни» арестовали Марию Леонидовну Дровалеву, бездетную казачку 55 лет. Обвинили ее в агитации против советской власти. Летом, уже заложницей, Дровалеву отправили из Курска в Москву. К 1 ноября она находилась в Ивановском лагере. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 192 Л. 180; Волков) 

Дросси

Андрей Иванович Дросси до 1917 года – железнодорожный чиновник и секретарь Иерусалимского подворья в Москве, с 1918 года служил в лесном отделе Центросоюза. 2 октября 1919 года его арестовали и отправили в Бутырскую тюрьму как «заложника за сыновей». 9 июня после приговора (7 июня) к заключению до конца Гражданской войны Дросси отправили в Ивановский лагерь, где он находился как минимум до 12 января 1921 года. Вскоре (помета на просьбе об освобождении от 14 февраля), вероятно, его освободили. В 1930 году Андрея Ивановича приговорили к расстрелу, замененному 10 годами заключения. С 1933 года освобожден по инвалидности. (Ф.Р4042. Оп. 15. Д. 849. Л. 4; Дросси наполовину парализованный жил во Владимире, а в 1935 году был отправлен в новую ссылку (Заклейменные властью). 

Евреинов

Видного сановника и чиновника Сергея Дмитриевича Евреинова арестовали в ночь на 12 января 1919 года «как бывшего губернатора» и 14 февраля 1920 года приговорили к заключению до конца Гражданской войны. (Со службы он ушел еще в 1916 году). До приговора он находился в Бутырской тюрьме, а 9 марта 1920 года его отправили в Ивановский лагерь. После амнистии в ноябре срок заключения был установлен в 5 лет. 18 февраля 1921 года врачи Ивановского лагеря отправили его в Терапевтическую клинику Московского университета, где за инсультом последовал паралич. В мае комиссия Управления принудительных работ, «принимая во внимание преклонный возраст (52) и болезненное состояние», поставила вопрос об освобождении. Однако Евреинову лишь еще на треть сократили срок заключения. Числясь заключенным Ивановского лагеря, Евреинов оставался в больнице, но освобожден он был только через год, 22 апреля 1922 года. В 1931 году Сергей Дмитриевич скончался в Москве (Ф. Р4042. Оп. 1а. Д. 31. Л. 46, 150; Заклейменные властью).

Емельянов

Вместе с профессором Малиновским в карантинной камере находился Емельянов — «бывший опереточный артист, во время войны сделался лётчиком: за службу у белых приговорен к принудительным работам до конца Гражданской войны». Скорее всего это «сын коллежского секретаря» Василий Петрович Емельянов. Родился он в 1892 году в Гатчине. В анкете об участии в Мировой войне он не сообщал, вероятно, скрывая офицерское звание, и указывал, что до февральской и октябрьской революций «играл в театре». То и другое не исключает военной службы в 1914-1917 годах. Службу в Северной армии, за которую он был арестован, Емельянов также не упоминал. Убеждениями «беспартийный, сочувствующий ВКП» Емельянов к 1920 году поступил в Красную армию, а к аресту числился в 6-й стрелковой дивизии. Жил он там же в Гатчине на Люценовской улице №45 к. 5. В начале марта 1917 года Василий Петрович, возможно, состоял в житомирской труппе «Комедия фарс», а в 1918-м – в труппе Василеостровского театра. В обоих случаях инициалы артиста Емельянова не указаны, и эти упоминания не связаны прямо с драматическим артистом Анатолием Владимировичем Емельяновым, которого часто упоминает театральная периодика 1900–1910-х годов. 

Арестовали Василия Петровича 14 июля 1920 года. Несколько месяцев он, вероятно, находился в тюрьме Особого отдела МЧК. 20 ноября его отправили в Бутырскую тюрьму, а 27 ноября Коллегия Особого Отдела вынесла процитированный в пересказе Малиновского приговор. После 14 декабря Емельянова отправили из Бутырки в Новопесковский лагерь, из которого он 28 декабря поступил в Ивановской, где встретился в карантинной камере с Малиновским. 

Помимо сцены Емельянов учился в техническом училище и к образованию «среднее» добавлял – «техническое». Подписывая карточку заключенного, Емельянов собственноручно добавил «техник» к профессии артиста. Среди летчиков Мировой войны и Белых армий Емельянов не разыскан. Если он немного преувеличил свою близость к авиации, то образцом его истории мог быть ставший в 1912 году пилотом известный опереточный артист Н. Г. Прокофьев-Северский. Через несколько дней после прибытия в лагерь, 1 января 1921 года Емельянов сообщил коменданту, что его приговорили к содержанию до конца Гражданской войны, а в «Известиях ВЦИК» 31 декабря опубликовано постановление об окончании Гражданской войны и просил «во исполнение приговора освободить от содержания в Ивановском лагере и препроводить в Московское управление лагерей для оформления освобождения». К распоряжению был приложен №296 «Известий». Уже 3 января дело Емельяова слушали и «постановили сократить до 5 лет срок принудительных работ с лишением свободы. Срок считается со дня вынесения приговора по существу дела» – с 27. 11. 20 по 27. 11. 25. Заключение «сократили» по амнистии, при том что приговор строго уточнял «без применения амнистии». На обороте выписки стояло печальное: «Читал. Емельянов 7. 1. 21» 

К 30 марта Василию Петровичу исполнилось 28 лет. 21 мая 1921 года из Ивановского лагеря он поступил в недавно открытый Гаше-заводской. (Чаще этот лагерь назывался Лианозовским). В этот же день комиссия Управления принудительных работ, рассмотрев, оставила приговор без изменений. Воспользовавшись переводом в другой лагерь, Емельянов еще раз устроил рассмотрение своего дела. Но приговор Емельянова из Гаше-заводского лагеря 6 июня остался прежним. 

Тогда же, в июне, из Петрограда к Емельянову в Лианозово приехала жена. Дочь московского врача и домовладельца Анна Михайловна Лунц-Емельянова «просила принять ее на службу в канцелярию лагеря, в котором содержится ее муж». Вероятно, Емельяновых связывали сценические занятия: «Еще могу быть полезна в Культпросвете как лекторша и артистка». Если не в лагере, то не слишком далеко от мужа Анна Михайловна оставалась до конца сентября. 14-15 сентября она была в больнице – в деле Емельянова отложилась справка о жене из Института акушерства, которая, вероятно, объясняла необходимость его отлучки из лагеря.

В июле Емельянов известил администрацию лагеря о том, что он будет «приглашен кружком <…> Лианозова в качестве режиссера и художника», и попросил «разрешить ходить на репетицию в Лианозово по окончании работы в канцелярии после 6 часов вечера». Заявление сопровождало обращение начальника к коменданту Гаше-Заводского производственного лагеря №1: «Главное управление принудительных работ предлагает вам отпускать заключенного вверенного вам лагеря Емельянова Василия Петровича в поселок Лианозово в те дни, когда происходят репетиции кружка Коммунистической молодежи с 6 часов вечера до 10 часов вечера В. Ушацкий».

Администрация лагеря отметила работу Емельяова в канцелярии. Поданный тогда же в июле «список на предмет освобождения или сокращения срока» заключенным, которые «принимали активное участие в налаживании производства, давшего в высшей степени удовлетворительные результаты», состоял из 32 человек – «№29 Емельянов Вас. Петр.». 

Сведений о пересмотре приговора нет. В январе 1922 года Емельянов ушел из лагеря. Отчета о «задержании бежавшего заключенного Емельянова Василия Петровича» или возвращении в лагерь в его деле нет. Учитывая предусмотрительность и оборотистость Емельянова, можно предположить, что для отлучки было дано формальное основание, но не московским управлением, которому подчинялся лагерь, а Главным управлением, содействием которого уже пользовался Емельянов. В 1923 году Василий Петрович, возможно, вернулся в Петроград. С января по июнь 1923 года Емельянов – парижанин Люсьевн в оперетте «Жрица огня» в театра «Аквариум», а в июне 1924 года – мажордом принца в «Деве Линг» и муэдзин в «Тайнах гарема» на сцене Слуцкого вокзала. (Ф. Р393. Оп. 89. Д. 208. Л. 18, Л. 93, 192, 193; Ф. Р4042. Оп. 1а. Д. 31. Л. 46, 69; Оп. 15. Д. 662. Л. 1-4, 14-18Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 82. Л. 19; Д. 85. Л. 17, Л. 19; Д. 88. Л. 32; Театр и Искусство. Спб 1917 №13. С. 14; 1918. №10-11. С. 111; Жизнь искусства. 1923. №25. 26 июня. С. 29; Музыка и театр. 1924. №24. 24 июня. С. 7,8). 

Ермолов 

В январе 1921 года Ермолов находился в Ивановском лагере. Комендант ввел его вместе с другими «представителями оппозиции» – коммунистами Казначеевым, Трубчиновым и Черепниным – в комитет просветкружка. 

Ерогин

Петр Михайлович Ерогин окончил Полоцкую военную гимназию и Константиновское военное училище, пять лет прослужил в армии. После чего служил в Луковском казначействе и Седецкой казенной палате. В 1895 году он стал земским начальником в Пермской губернии и оставался им как минимум до 1903 года. В селе Белоярском он устроил приют для крестьянских детей, публиковал статьи об опыте его организации и земледельческих исправительных колониях. В 1903 году он жил в Петербурге и состоял товарищем председателя правления Общества приюта трудолюбия для детей. В это время вместе с профессором Д. А. Дрилем он участвовал в комиссиях «по вопросам призрения малолетних преступников». Когда в 1920 году Ерогина арестовали, он заведовал хозяйством в томском госпитале-приемнике №25. Сначала приговором было заключение до конца Гражданской войны, а после октябрьской амнистии 1920 года – 5 лет заключения. В октябре 1922 года Петр Михайлович написал в Ивановском лагере программу преобразования мест заключения. (Ф. Р393. Оп. 89. Д. 69б. Л. 56; Очерк истории лагерей; Поспелов Н. М. Ерогин Петр Михайлович // Забытые имена Пермской губернии – fnperm.ru ссылк ГАПК. Ф. 38. Оп. 2. Д. 199. Л. 146–149; Оп. 4. Д. 14. Л. 46об – 51; Офицеры РИА; Жертвы политического террора, Открытый список; Весь Спб)

Ершов

9 июня 1920 года из бутырской тюрьмы в Ивановский лагерь перевели Бориса Ершова, сына московского биржевого маклера и домовладельца Ионы Дмитриевича Ершова. 7 июня Бориса Ионовича приговорили к заключению до конца Гражданской войны. 4 марта 1921 года он оставался в Ивановском лагере, а приговор изменили на 5 лет заключения. (Ф. Р4042. Оп. 15. Д. 849 Л. 4; Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 82. Л. 18)

Ефремов

Артиста и помощника режиссера «Летучей мыши» Михаила Федоровича Ефремова арестовали 15 июля 1919 года. В 1917 году в «Летучей мыши» Ефремов играл Штюрмера (министра царского правительства) в фарсе «В 12 часов по ночам». До этого, летом 1917 года, он играл в театре комедии «Эрмитаж». После приговора «к заключению в концлагерь до конца Гражданской войны» его отправили в едва открытый Ивановский. В октябре 1919 года коллектив театра просил перевести заключенного Ефремова в Покровский лагерь, с формально более мягким режимом. В Покровском содержались те, кого приговорили «до 5 лет», а заключение Ефремова считалось более «долгим». 1 декабря Ефремов все еще оставался в Ивановском лагере и при посредничестве Красного Креста просил отпустить его – «Я всю свою жизнь был угнетаем, служа на сцене, получал гроши, жил в подвалах» – чтобы помогать жене, у которой «чахотка в последней стадии», и продолжать «плодотворную работу по осуществлению идей Рабоче-Крестьянского Правительства». К 1923 году Ефремов М. Ф. – артист театра «Пикадилли», а затем как минимум до 1930  года – помощник режиссера в театре «Комедия»/Московском драматическом б. Корш. (Ф. Р393. Оп. 89. Д. 32б. Л. 67; Рампа и жизнь (М.). 1917. №17. С. 2; №20. С. 9; Заклейменные властью; Вся Москва).

Казначеев 

Упомянутый Малиновским организатор культ-просветительского переворота Казначеев был сыном знаменитого гласного городской думы, инженера и издателя Константина Алексеевича Казначеева. Сергей Константинович родился в 1895 году, закончил экономический отдел Московского коммерческого института. В Мировую войну подпоручик Казначеев служил в Сибирском строевом полку. В 1918 году он жил в Москве, с 1 августа служил делопроизводителем в отделе местного хозяйства НКВД, и вскоре женился на Екатерине Хомзе. Через несколько месяцев супруги развелись. В 1920 году Казначеев командовал отдельной караульной ротой по охране центрального авиапарка. 13 июля он был арестован «по делу Центральной приемной комиссии» и «обвинен в даче взятки». 20 июля Казначеева приговорили к 20 годам заключения. 16 сентября, предположительно из Лефортовской тюрьмы его перевели в Новопесковский лагерь, а оттуда 29 октября – в Ивановский, где он встретился с бывшей женой. Весной 1921 года его приговор пересмотрели и оставили прежним (вероятно, срок заключения к этому времени уже был таким, как в октябре 1921 года – 5 лет заключения). В сентябре Сергей Константинович просил перевести его в Покровский лагерь, но 14 сентября его перевели в Кожуховский, гораздо менее благоустроенный по сравнению с находящимися в центре города лагерями, Через 2 недели, 29 сентября, можно предположить, что благодаря хлопотам, Сергей Константинович «поступил» в Новоспасский лагерь. К 7 октября заключение заменили привлечением к принудительным работам без лишения свободы, а 20 октября Казначеев был назначен лектором культчасти. 21 февраля 1922 года его освободили. К концу 1922 года работал юристом, а со следующего – состоял в московской коллегии защитников. Жил он в том же доме 17 на Новослободская улице, где до 1906 года жил К. А. Казначеев и находилась его редакция и типография. В конце 1920-х – 1930-х годах казначеев – уже известный юрист – представлял защиту в нескольких политических процессах: «Адвокат-орденоносец: редкость в ту пору невероятная! <...> орден дали ему не за профессиональные достижения, а за то, что в лад подыграл прокурору Вышинскому на последнем из трех Больших московских процессов. Так подыграл, что, защищая, топил своего подзащитного похлеще, чем обвинитель. Но в обычных уголовных делах он, кажется, был на высоте», – писал Аркадий Ваксберг о Казначееве. В деле сотрудников концессии «Лена-Гольдфильдс», которых защищал Казначеев, одному обвиняемому дали год заключения, двум 10 лет заменили на 6, и еще одному – расстрел заменили 10 годами заключения. Скончался Сергей Константинович в 1956 году. (Ф. Р393. Оп. 85. Д. 3072. Л. 1; Оп. 89. Д. 201. Л. 199 об.; Ф. Р4042. Оп. 1а. Д. 31. Л. 46; Оп. 14. Д. 542. Л. 1-9, 18-26; Ваксберг А. И. Плешь Ильича и др. рассказы адвоката. М., 2008. С. 47; Вся Москва) 

Калабина

Второго мая 1919 года в Купянске Харьковской губернии Военный трибунал штаба 8-й армии арестовал Евдокию Алексеевну Калабину: «Поводом для ареста стало участие моего мужа в белогвардейском восстании <...> сижу как заложница за мужа до его возвращения. Хлопотать за меня совершенно некому. <...> Мой муж бывший рядовой солдат, участвовавший в белогвардейском восстании в г. Купянске, уже расстрелян в восстании ротным командиром. Эти сведения я получила от товарищей мужа, видевших его труп, и когда я пошла за достоверными сведениями в военный трибунал, то была арестована, и вот до настоящего времени нахожусь в Ивановском лагере, и я считаю слишком жестоко держать заложницей за мужа, который уже расстрелян. Евдокия Калабина». Ко второму ноября 1919 года, когда Калабина оказалась в Ивановском лагере, ей исполнилось 24 года, до ареста она занималась домашним хозяйством. В позднейших списках ивановских заключенных она не упоминается. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 202. Л. 86) 

Калашниковы

Среди заключенных, описанных Малиновским, был «некто Калашников»:  — «Молодой балбес, нахальная физиономия, б. летчик. Он с <...> угрозой <уволить из швейной мастерской, если она не ответит на его искания>, говорят, обратился к молоденькой даме, польке Шиманской». Вероятно, здесь описан дворянин из Орловской губернии Николай Александрович Калашников. В Мировую войну его мобилизовали. В Книге Памяти сообщается, что его мобилизовали в 1917 году, а коммунист А. К. Кауфман пишет об их совместной службе в Гатчинской военной школе в 1916 году. Неточность можно предположить в обоих случаях. Также подпоручик Калашников служил в авиационной школе – вероятно, на «курсах военных летчиков», которые, как и авиамастерская, были открыты в Петроградском Политехническом институте, в котором он учился, и, возможно, поступил еще до мобилизации. 

В 1919 году бывший офицер жил в Москве и работал инженером в ВСНХ. В это время Калашникова уличили в принадлежности к антибольшевистской организации. А. Е. Флейшер 22 декабря 1919 года описал его для ВЧК: «Николай Александрович Калашников (возможно, что я отчество и фамилию путаю, впоследствии, при известных условиях, я могу восстановить ее точно) служил до Октябрьского переворота в старой армии в авиационных частях. <Или> Кажется, нигде не служил, так как при падении повредил себе ногу и хромает. Комиссией призван на службу как негодный к строевой службе и ныне, кажется, служит в Главном или Окружном управлении воздушного флота.<...> Он среднего роста, темношатен, изящно одевается. Летом 1919 года Н. А. Калашников пришел ко мне на квартиру, говорил, что с кем-то виделся — или с И. Н. Тихомировым, или еще с кем-либо, не знаю, и сказал мне, что пришел для связи с организацией, так как у них есть своя «летучая» организация и хорошо бы было слить обе контрреволюционные организации в одну, что их организация имеет где-то на Пресне многолюдные собрания». Арестовали Николая Александровича 13 января 1920 года. К лету, когда ему исполнилось 25 лет, он находился в Бутырской тюрьме. 7 июня «за контрреволюцию» его приговорили к заключению до конца Гражданской войны и 9 июня перевели в Покровский лагерь с пометой, что он «согласно постановление ВЧК может быть использован советскими учреждениями, но с содержанием под стражей». В списках Ивановского лагеря Николай Александрович Калашников не встречается, и хотя он числился в списках Красного Креста, «анкету заполнить отказался». «Помощником Плинера по заведованию швейной мастерской» в Ивановском лагере он был несколько недель в декабре 1920 и январе 1921 года, когда его застал Малиновский. В начале февраля его снова командировали в соседний Покровский лагерь. Скорое возвращение было вызвано, вероятно, именно тем, что ему нужно было выходить из лагеря на службу. В Ивановском лагере, порядки которого в это время становились строже, командировки было сложнее устроить. К этому же времени его приговор изменили на «5 лет заключения», что помимо прочего позволяло вернуть его в формально менее строгий Покровский лагерь. В феврале – марте 1921 года Калашников числился откомандированным в строительно-техническое управление Главлескома, которому он предложил изготовить аппарат для перевозки дров по трамвайным рельсам с конечных станций в центр города: «Просим отпускать его на работы все дни недели, чтобы использовать знание и опыт Калашникова и его изобретение». Аппарат – «транспортер Калашникова» – производили на заводе в Мытищах, «в связи с этим прибором приходилось часто бывать на заводе в Мытищах, вследствие чего он несколько раз опаздывал своевременно являться на поверку в лагерь к 8 часам вечера, за что <...> был отозван Управлением лагеря обратно из ГЛК<Главлеском>. <…> Калашников незаменимый работник <…> и дело осуществления его транспортного прибора, несомненно, пострадает от того, что лично не будет наблюдать <…> вернуть и предоставить право являться в лагерь не в 8, а в 9 во избежание всяких недоразумений».

К лету изобретателя отчасти освободили, поскольку в июле «заключенному Покровского лагеря Калашникову Николаю Александровичу разрешено жительство на частной квартире с еженедельной явкой в уч. распределительный подотдел управления». 

В марте 1923 года Николай Александрович снова из Ивановского, но в это время уже исправдома, с половины десятого утра до шести вечера должен был уходить в Кустгумз, где работал счетоводом и числился вольнонаемным. К апрелю в исправдом он не возвращался, поскольку 19 марта было постановлено Калашникова «числить в бегах». Вероятно, для отсутствия нашлись уважительные обстоятельства, поскольку к осени его заключение и «бега» окончились. Освободили Калашникова по амнистии в октябре – ноябре 1923 года. После освобождения он закончил Политехнический институт, вероятно, уже московский. К 1927 году он работал в Государственном электротехническом тресте и служил в храме. В этом году он «как служитель религиозного культа» был лишен избирательных прав. В адресном справочнике 1929 года место его службы не указано. В 1935 году «лишенца» Калашникова выслали в Оренбург как «бывшего дворянина». В сентябре 1937 года Николая Александровича – ревизора безопасности на железной дороге со станции Новосергиевская – арестовали и 25 сентября расстреляли. (Ф. Р4042.Оп. 15 Д. 849; Заклейменные властью; Волков; Красная книга ВЧК. Том 2. М., 1990. С. 393; Жертвы политического террора; Открытый список).

___

С лета 1920 года до весны 1921 года в Ивановском лагере находился Константин Прохорович Калашников. Сначала его приговорили к заключению до конца Гражданской войны, а после амнистии в марте 1921 года – к 5 годам заключения. В мае его дело рассматривала комиссия Управления принудительных работ. Приговор не изменили. (Ф. Р4042.Оп. 1. Д.82. Л. 31, 39, 60; Д. 88. Л. 15; Оп. 1а. Д. 31. Л. 46)

Калин/Кален

Иоган Калин до декабря 1919 года находился в Кожуховском лагере (сборно-распределительном пункте), из которого его должны были отправить в Ивановский лагерь, но ошибочно командировали во Владыкинский. 5 января 1920 года из Владыкина Калин «отправлен на излечение в Брестский госпиталь принудит. работ». Предположительно в московские лагеря был переведен из Петрограда Иоган Яковлевич Кален. (Ф. Р393. Оп. 89. Д. 96. Л. 4, 4 об.; Весь Петроград)

Каневская

1 октября у себя дома «за брата, живущего в Крыму» была арестована Зинаида Петровна Каневская, 29-летняя служащая Наркомата Путей Сообщения. К 1 ноября она находилась в Ивановском лагере. Ее брат заболел в 1916 году на фронте. В 1917 году после 6 месяцев в клинике, где он восстанавливал позвоночник, его отправили «на казенный счет в Крым, где и остался жить по настоянию врачей». К началу декабря Зинаиды Петровны в лагере не было. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 196. Л. 167)

Карасик

13 марта 1923 года в Ивановском лагере был прочитан «доклад заключенного Карасика «Классовая борьба и революция в России» по поводу 6 годовщины февральского переворота 1917 года». Вероятно, выступал с ним арестованный 16 августа 1921 года «в связи с ограблением Главного военно-инженерного управления» и «за принадлежность к анархической организации и за контрреволюционную деятельность» сын самарского доктора Александр Моисеевич Карасик. Он был знаком и принимал у себя дома на Малой Никитской в Москве участников анархической группы Виктора Курбатова, которых обвинили в этом и еще нескольких ограблениях. Знакоместа выгладили как связь с анархистским подпольем. К этому времени «анархокооператор (синдикалист)» Карасик о своих взглядах сообщал: «полит убеждения неопределенные». Ему исполнилось 26 лет (род. 1896), он «уже давно выбыл из ряда активных анархистов», учился на третьем курсе математического факультета университета и работал переплетчиком на книжных складах Центропечати. О своем образовании Карасик и в это время писал: «высшее». До 1914 года он учился, вероятно, в Казанском университете, но курс, скорее всего, не закончил. К октябрю 1921 года Карасика арестовали. Вместе с ним арестовали его брата Владимира. Знакомый Карасика агент ИНОВЧК <иностранного отдела > т. Корка писал в президиум МЧК и просил принять во внимание его соображения: «В Известиях 30 сентября помещено официальное сообщение МЧК о раскрытой шайке анархо-бандитов, среди которых фигурирует А. М. Карасик. Мне приходилось встречаться с Карасиком летом 1918 г в Москве, в 1919 в Самаре и наконец этим <1921 года> летом снова в Москве. Карасик человек идейный и потому не могу допустить мысли, что он за последнее время связался с бандитами и грабителями <...> настроен аполитично оппортунистично <...> от его былых увлечений ничего не осталось <...> жил тем, что ему удавалось зарабатывать в Центропечати <...> все его помыслы клонились к тому, чтобы открыть книжную торговлю, что ему удалось с большими трудностями <...> основная черта <которая мешает ему реабилитироваться> выражается в упорной солидарности с пострадавшими. Карасик старый революционер и еще при царском режиме был осужден на смертную казнь за демонстративный отказ от военной службы. В виду малолетства смертная казнь была заменена другим наказанием <...> Карасик знает меня не как чекиста и под фамилией Герценберг». 

Этот арест был для Карасика шестым: «В 1915 году я был в гор Казани арестован за распространение среди рабочих листовок "К рабочим" (тезисы Ленина о войне). Отсидел несколько месяцев и был освобожден. В 1916 году арестован на Сормовском заводе за принадлежность к партии (большев.) и прочтение "Циммервальдск. Манифеста". В Казани был судим Военно-полевым судом и приговорили меня к расстрелу с заменой вечной каторгой. Освободили во время февральской революции 1917 и в 1917 году меня в Самаре арестовал Деникинский начальник за отказ от военной службы. Освобожден по закону временного правительства как бывший каторжанин. В 1919 году <27 сентября> в Самаре я был арестован особотделом Туркфронта за агитацию против Советской власти, потом я был препровожден в Москву к ВЧК. приговорен к 3-х мес тюремному заключению. Освобожден из Бутырской тюрьмы. 27 ноября 1920 года приехал в Харьков на Харьковский анархический съезд, но так как съезд не состоялся, то приехал обратно в Москву и занимался передачами и помогал арестованным. <...> В Москве я поддерживал связи с анархическими организациями по вопросу помощи заключенным анархистам. Состоял членом группы "Рабочий союз анархистов" (гр. Николая Павлова), но никакой активной работы не вел. Был только на одном митинге в Украинском театре 14. 2. 21 Памяти Кропоткина. больше ни разу не выступал» 

В 1919 году Карасик был секретарем московского еженедельника анархо-синдикалистов и коммунистов «Труд и воля». С этой должностью, видимо, связано обвинение в антисоветской агитации. Трехмесячному заключению предшествовал приговор: «заключение до конца Гражданской войны», который был вскоре заменен на полтора года. В начале 1920 года, как Карасик и писал, его освободили из Бутырской тюрьмы, и он вернулся в редакцию, «27 ноября 1920 года <Карасик> приехал в Харьков на Харьковский анархический съезд, но так как съезд не состоялся, то приехал обратно в Москву». К декабрю 1921 года десятерых обвиняемых в ограблениях расстреляли. Карасика, который до приговора находился в Особом отделе МЧК – тюрьме/лагере на Лубянке,  2 января 1922 года перевели в Бутырскую тюрьму, и 14 января постановили «подвергнуть тюремному заключению сроком на 2 года <...> с высылкою в Архангельскую губернию»*. В 1931 году Карасик писал, что провел в заключении два с половиной года – тюрьма до вынесения приговора заключением не считалась В феврале он участвовал в голодовке заключенных анархистов, но в позднейших документах с отправленными вместе с ним на север анархистами Карасик не упоминается. В Москву Карасик вернулся к марту 1923 года, когда он читал ивановскую лекцию о перевороте. В 1924 году, освободившись из заключения, Карасик вышел из «анархических организаций». До 1931 года он состоял в обществе политкаторжан, куда его приняли в 1921 году «без справок на основании рекомендаций двух членов общества», поскольку хотя сам он говорит, что «24 января 1917 года военно полевым судом – полка не помнит – к 20 г каторги», «материалов о дореволюционной деятельности не обнаружено». Можно предположить, что за заключением, бывшим «чисткой рядов», последовала ссылка. В 1942 году Карасик жил в Уфе, откуда его призвали на фронт. В сентябре 1944 года за доставленные на батарею боеприпасы писарь ефрейтор Карасик был награжден медалью «За боевые заслуги». 29 апреля 1945 года его наградили медалью «За отвагу»: уничтожил из личного оружия 4-х автоматчиков. *Документ с указанным в «Жертвах пол. террора» приговором к заключению на 3 года не разыскан. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 194. Л. 162; Ф. 10035. Оп. 2. Д. 11347. Л. 22, 383, 384, 387, 388, 392, 633, 641-643, 663, 669-671; Ф. 533. Оп. 3. Д. 1266. Л. 2-13; Жертвы политического террора; «Память Народа»). 

Кареев

Александр Сергеевич Кареев после окончания кадетского корпуса учился в Юрьеве, вероятно, вольнослушателем или студентом университета. 22 марта 1919* года его арестовали и приговорили «за участие в монархическом заговоре» к заключению до конца Гражданской войны. К ноябрю 1919 года, находясь в Бутырской тюремной больнице, числился заключенным Ивановского лагеря. Оставался в заключении как минимум до 4 января 1920 года. *Год ареста – 1918 в «Книге Памяти» – противоречит сроку заключения, указанному в ходатайстве Красного Креста – 22 месяца к январю 1920 года (Заклейменные властью).

Кедрин

Помощник присяжного поверенного Николай Евгеньевич Кедрин до середины 1900-х годов жил в Петербурге, после служил юрисконсультом правления Рязанско-Уральской железной дороги и до 1906-го состоял в кадетской партии. С 1915 года Кедрин работал в Красном Кресте на фронте и «принимать участие в какой либо партийной работе <...> не мог, так как был занят исключительно службой». В Петрограде он бывал раз в год в отпуске, в 1917 году во время такого отпуска согласился выставить кандидатуру в районную Думу, но в мае, еще до выборов, которые проходили в июне, уехал на фронт. К лету 1919 года Кедрин числился представителем Красного Креста в Саратовской губернии, где он жил и бывал и раньше, поскольку в Саратове находилось правление Рязанско-Уральской дороги.

Летом 1919 года Кедрин приехал в Петроград и, заболев тифом, до сентября лежал в больнице. Выписавшись, поселился у матери. 6 сентября, через два дня после выхода из клиники, его арестовала петроградская ЧК, очевидно, из-за партийного прошлого. В это время арестовывали по кадетским партийным спискам, и спрашивали Кедрина только о принадлежности к партии КД и участии в выборах.

Аресту, вероятно, способствовало положение его отца – известного присяжного поверенного и судьи, основателя Кадетской партии Евгения Ивановича Кедрина. Арестовали Кедрина в квартире его матери Натальи Алексеевны Кедриной, вероятно, в доме 5 по Ломанскому переулку. В этом же доме в разное время жили сам Николай Евгеньевич, а также Георгий Евгеньевич и Борис Евгеньевич* (мировой судья) – братья (?) Николая. Адвокат Евгений Иванович всегда жил по другому адресу. Вероятно, еще один брат Евгений преподавал математику в самарских гимназиях.

Через полтора месяца после ареста, 23 октября 1919 года, Николая Кедрина с большой группой петроградских заключенных привезли в Москву в Ивановский лагерь, где он вскоре заполнил анкету Красного Креста. К этому времени Кедрину исполнилось 43 года. Старший сын Вениамин – художник – учился в Высших художественных мастерских (бывшая Академия художеств), младший Георгий, сдав экстерном экзамены в Выборгском коммерческом училище, только что (к началу октября 1919-го) поступил в 3-й Петроградский педагогический институт им. Герцена на факультет новых языков. Их младшей сестре Наталье в 1919 году было 19 лет.

Из лагеря Кедрин просил справиться на Главпочтамте, не прислал ли ему до востребования Красный Крест жалованье и как можно получить деньги: «очень нуждаюсь в теплых портянках или носках – мерзнут ноги. В продовольствии, т. к. передач не имею. Нужны нитки, иголки для починки, мыло, открытки, конверты, соль». Поскольку передач Кедрину, в отличие от более благополучных заключенных, не приносили, он продолжал нуждаться и весной 1920 года, когда расписался на портрете Зеленко: «Спасибо за поддержку. Голодный Н. Кедрин». В Ивановском лагере Николай Евгеньевич оставался еще летом 1920 года, а в октябре его должны были отправить в Екатеринбургский лагерь. Был ли он отправлен, точно не известно, поскольку некоторые отмеченные в списке «отправленных» заключенные остались в Москве. Заключенным Кедрин числился еще в августе – октябре 1922 года. Тогда он просил об амнистии. В начале 1923 года его сыновья уехали из Петрограда в Бийск. Вениамин преподавал там рисование, Георгий – немецкий язык. Последний в анкете, сообщая о семье, указывал отца, но о его занятиях не упоминал. Жена Николая Кедрина, о которой он сообщал в анкете в 1919 году, вероятно, умерла во время его заключения. Дочь Наталья в это время жила в Омске. В 1924 году Вениамин вернулся в Ленинград. С 1926 года его адрес ыбл помещен в городском справочнике. Его сын Александр также стал художником. *Борис Евгеньевич, вероятно, числился отцом будущего поэта Дмитрия Кедрина, в биографических справках о котором, правда, указано, что отца его звали Борис Михайлович, но учитывая, что Дмитрий Кедрин состоял в родстве с Вениамином и Александром Кедриными, можно предположить, что отчество отца было сфальсифицировано, чтобы затушевать родство с Е. И. Кедриным — бывшим министром белогвардейского правительства. (Ф. 102. Оп. 202. Д. 96ч. 5. Л. 11-16, 21; Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 17, 19; Д. 201. Л. 118; Ф. Р393. Оп. 89. Д. 32Б. Л. 286; Ф. Р3917. Оп. 3. Д. 756; РГАЛИ. Ф. 2082. Оп. 7. Д. 267. Л. 1; Сымонович Ч. От узников с надеждой // Огонек 1997 №39. С. 34; «Возвращенные имена». visz.nlr.ru; /soroka1736.ru; Бийский краевед. муз. им. Бианки. дело. Кедрина В. Н; Кедрина Г. Н. / goskatalog.ru; Памятные книжки Самарской и Саратовской губ.)

Кириллин 

Петр Николаевич Кириллин, офицер армии Миллера, сдался в плен под Мурманском 1 марта 1920 года, 28 апреля он был вывезен в Москву. Находился в Ивановском лагере. Предположительно, в июне 1920 года был отправлен в Архангельск, как и другие офицеры, которых весной 1920 года привезли с севера России в Москву (Заклейменные властью).

Кириченко

Транспортный чиновник Ипполит Аристархович Кириченко прослужил во Владикавказе от делопроизводителя до коменданта станции. Арестовали его «за службу у белых» в Ростове-на-Дону 26-27 мая 1920 года при регистрации офицеров. 27 июля Кириченко отправили в Москву. Сначала он был в Кожуховском лагере, к февралю 1922 года – в Ивановском: «до настоящего времени нахожусь под следствием». Из-за подследственного положения он не мог просить о применении амнистии. Освободили его в июле 1922 года. В 27 сентября 1937 года Кириченко – агента серпуховской Заготконторы – арестовали. 27 сентября за руководство белогвардейской организацией его приговорили к расстрелу. 3 ноября 1937 года Ипполита Аристарховича расстреляли. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 82. Л. 51; Д. 197. Л. 72 -76; Д. 345. Л. 306; Заклейменные властью; Жертвы политического террора; Офицеры РИА).

Кирхнер 

23 октября 1919 года в Ивановский лагерь поступил крупный Петербургский предприниматель и финансист, товарищ управляющего 1-го российского страхового общества почетный гражданин Роман Федорович Кирхнер. Еще в мае 1920 года он был «за роялем» в постановке «M-ll Нитуш». Вернувшись в Петербург, с 1921 года Кирхнер заведовал 1-м Агентством Северо-Западной конторы Госбанка. В 1930 году его арестовали по делу «Юнг-Невании», но освободили до суда. (Ф. Р393. Оп. 89. Д. 32б. Л. 268; Мартынова А. Н. Владимир Яковлевич Пропп: жизненный путь, научная деятельность. Спб., 2006. С. 122; Весь Петроград)

Клейбер 

4 июля 1919 года Марту Константиновну Клейбер выселили из Кронштадта как жену расстрелянного заложника Густава Фердинандовича Клейбера – учителя немецкого, председателя Педагогического совета 3-й трудовой школы. Выселение сопровождалось лишением свободы, не называясь арестом. Когда Клейбер привезли в Москву, то c 9 июля до 24 октября 1919 года она находилась в Ново-Спасском лагере, затем была переведена в Ивановский, в котором находилась еще 1 ноября 1919-го. К середине 1920-х годов Марта Константиновна жила в Ленинграде, в Мурзинке. Ее адрес с пометой «Препод.» указан в справочниках с 1924–1926 годов. (Заклейменные властью; Весь Ленинград; booksite.ru/who-is-who/index.html; История школьного образования в Кронштадте в ХVII – начале XX вв. visitkronshtadt.ru/).

Кнорринг

Виктор Эвертович Кнорринг после 1-го кадетского корпуса окончил в 1902 году ускоренные курсы Павловского военного училища, но военным не стал. С 1 мая 1916 года он офицер военного времени. С окончанием войны «конторщиком на постройке железнодорожной линии Петроград – Орел на 5-м участке в городе Крестцах Новгородской губернии». В этой же губернии он владел имением. Затем Кнорринг «при мобилизации бывших офицеров был призван и определен в тыловое ополчение рядовым ополченцем». Когда выяснилось, что у Кнорринга финляндское подданство, из ополчения его уволили «как не подлежащего призыву на военную службу иностранного подданного». Кнорринг приехал в Петроград, чтобы получить визу для выезда в Финляндию. 2 июня 1919 года в помещении датского Красного Креста, куда он пришел за справкой для выезда, Кнорринга вместе с миссией Красного Креста арестовали. 18 сентября его привезли в Москву, а к концу декабря (в это время ему 35 лет) Кнорринг находился в Ивановском лагере. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 7; Д. 175. Л. 41; РГАВМФ. Ф. 432. Оп. 5. Ед. Хр.7988)

Княжевский 

К середине мая и как минимум до середины августа 1920 года в концертах и спектаклях Ивановском лагере участвовал заключенный Виталий Иванович Княжевский. В постановке «M-ll Нитуш» он руководил хором. Предположительно к нему относится запись в генеалогической базе о Виталии Ивановиче Княжевском, родившемся в 1887 и умершем в 1951 году. (familysearch.org)

Колесников

К июню 1920 года Михаилу Александровичу Колесникову исполнилось 42 года. В Барнаульском горном училище он получил квалификацию шейгера – мастера для небольших рудников – и работал во Владивостоке и Никольске-Уссурийском. В Мировую войну Колесникова мобилизовали. Весной 1920 года он служил в горном отделе Губсовнархоза в Иркутске и восстанавливал железнодорожный мост. Арестовали его 27 апреля 1920 года при регистрации бывших офицеров. Обвинение – «прежняя служба в армии Колчака». В тюрьме Колесников переболел тифом – «заболел непосредственно перед арестом». 20 июня его привезли в Москву в Ивановский лагерь, но должны были отправить в Орел для назначения на должность по специальности. В Орел из Иркутска отправляли нескольких арестованных весной заключенных. Кроме Колесникова в Ивановском лагере был еще стеклодел Иосиф Иванович Кузьмин. За горного специалиста просили ВСНХ, Главзолото и Военно-трудовые лесозаготовительные дружины ГВИУ (Главное военно-инженерное управление). 2 августа Колесников  был освобожден – «передан из Ивановского лагеря в резерв МВО» (Московского военного округа). (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 203. Л. 112; Волков)

Кононовы 

В феврале 1920 года лакеем в постановке «Кина» выходил Кононов. Среди одиннадцати Кононовых, упоминания о которых разысканы в списках и анкетах заключенных 1919-1921 годов, нет ни одного, о ком прямо сообщается, что он был в Ивановском лагере. Роль лакея мог исполнить Алексей Харитонович Кононов. Трое других Кононовых были в октябре 1919 года отправлены в лагерь в Нижний Новгород, один – брат Алексея Петр – вероятно, освобожден в декабре 1919 года, остальные Кононовы — арестованы после февраля 1920 года. Алексея и Петра Кононовых арестовали 23 мая 1919 года в Петрограде. 13 или 16 июня их привезли в Москву. Несколько дней они, вероятно, провели в тюрьме ВЧК, а 18 июня их отправили в Новопесковский лагерь. Обвинили братьев в «заговоре морских офицеров». Алексей Мировую войну прошел «нижним чином», а после служил управляющим в торговом зале Петроградского речного торгового управления. Офицер старой армии Петр в это время служил в Красной армии. 

Обоих приговорили к двум годам принудительных работ. К концу октября больного тифом Алексея отправили в Сущевскую больницу, откуда он просил,  вероятно, успешно освободить младшего брата (Алексею – 38 лет, 1880 г.р.; Петру – 33, 1886 г.р.). В ноябре они оба были в Новопесковском лагере, а 31 декабря в нем числился уже только Алексей. В начале 1920 года, возможно, его перевели в Ивановский лагерь. Вскоре после февральского спектакля ему удалось добиться послабления или освобождения. В просьбах помочь брату он рассчитывал на влиятельное содействие и просил «переговорить с товарищем Дзержинским с Ксенофонтовым о деле. <...> они знают это дело». В 1920 году Алексей вернулся в Петрозаводск. Отец братьев (и еще 11 детей) петрозаводский купец второй гильдии Харитон Германович Кононов состоял в тюремном комитете почетным блюстителем приходского училища. Петр Кононов в 1930-х годах заведовал в Новгороде магазином. 12 июля 1938 года его снова арестовали. Через семь месяцев — 7 февраля — дело прекратили и Кононова освободили. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 108. Л. 3, 6, 13; Д. 195. Л. 55; Д. 198. Л. 215; Жертвы политического террора; geni.com; Памятная книжка Олонецкой губернии)

Лившицы

29 октября 1919 года Вульф Лейвикович Лившиц из Ивановского лагеря просил «разобраться как можно скорее и освободить бедного мастерового». Для Красного Креста он писал повесть о своем аресте: «Я труженик, мастеровой, часовых дел мастер работал все время на жаловании, чем и доставлял пропитание себе и ребенку и жене. Имущественного положения как движимого так и недвижимого не имел. Арестован как заложник по недоразумению, которое тут же и выяснено. У нас в Белгороде было вывешено два приказа 17 и 14. 17 приказ гласил, что все граждане гор Белгорода (даже и советские служащие) должны придти зарегистрироваться за получением трудовых книжек, по которым будут получать продовольственные карточки, а приказ 14 гласил, что все домовладельцы, живущие на нетрудовой доход и с процентов, должны придти зарегистрироваться за получением буржуазных паспортов. Неявившиеся будут подвергнуты 6 месяцам ареста или 10 000 рублей штрафу. Я как все мастеровые пошел зарегистрировался по 17 приказу, придя в милицию нас всех зарегистрировала барышня, которая выдав нам квитанции велела придти через 3 дня в управу за получением трудовых книжек. Придя в управу нас снова записали и тут же потребовали по 25 р с человека, а людей было более 300 рабочих, мы охотно давали считаясь с тем, что по трудовой книжке мы будем получать 1 ф на человека хлеба, который стоил 68 к, а базарная цена 15-15 р. После записи нам велели обождать, мы обождали и затем нас вызывать по записанным фамилиям для выдачи трудовых книжек, но вместо трудовых книжек нам выдали буржуазные паспорта, на которых было написано временное трудовое свидетельство для Буржуазии, мы все рабочие возмутились, почему нам выдали такие паспорта, не в смысле того, что нас арестуют, а в том что будут выдавать по ¼ ф хлеба как для Буржуазии, нам объяснили, что за неимением трудовых книжек нам временно выдают эти буржуазные свидетельства, удовлетворив нас ответом мы разошлись, но к великому сожалению спустя две недели нас потребовали на базарную площадь чистить навоз, собрались все мастера, сапожники, портные и т д, побросали все работы и пошли чистить навоз, а буржуи ходили мимо нас дураков и смеялись, что сами полезли в петлю. Проработав неделю нас распустили, а спустя месяц пришли и забрали, по списку с Буржуазии паспортов и посадили в тюрьму, где и объявили нас заложниками, а действительных заложников, как буржуев не было даже ни одного человека, просидев неделю, к нам начали приводить уже и буржуазию, 1-м привели известного в городе миллионера, заводчика, и имеющего дома в Харькове и Белгороде, но он переночевав в тюрьме на другой же день был освобожден, он сделал хороший почин, и после его вся буржуазия переночевав уходила домой. мы же несчастные мастеровые бедные пролетарии должны были сидеть и отмаливать буржуазные грешки. Возмутившись такими поступками, мы потребовали через коменданта тюрьмы председателя исполкома, который явился к нам, придя в тюрьму, и увидя какие заложники сидят, он начал нас всех ругать, говоря что им и так много делов, а мы сами полезли в петлю, а теперь распутывай, затем он нас успокоил и сказал, что мы все будем освобождены, это спутала барышня в милиции. Действительно на другой день начались массовые выпуски, и нас всего осталось 35 человек, которые также должны были быть освобождены, но получился перелом неприятель подходил к городу власти все эвакуировались, а мы остались в тюрьме на произвол судьбы. Комендант пошел узнать, что с нами делать, с ним прислали конвой остававшийся пока и отправили нас в Курск, в Курске опрашивали нас, не зная кто мы и что мы, многих оставили в Курске, а 7 человек сюда в Москву. Прошу обратите внимание на такое недоразумение жертвой которого мы Белгородские являемся. У меня осталась семья без всяких средств, брат мой служит в Красной армии уже 2-й год добровольцем в 121 Авто-Броневом отряде». Вульфу Лившицу исполнилось 26 лет, окончив три класса гимназии, он служил в часовой мастерской подмастерьем. Вместе с ним 10 июня 1919 года арестовали часового мастера 49-летнего Велько Пейсаховича Лившица, который в своей анкете только отметил: «Сущность дела такая к-к у т. Вульфа Лившица, арестованы вместе и по той же причине что и у т. Вульфа Лившица». В Белгороде у Вульфа Лившица осталась жена с девятимесячной дочерью, а у Велько жена и шестеро детей. В Курской тюрьме они оставались около месяца и в июле заложников отправили в Москву (к концу октября Лившицы в Москве 3 месяца). Они могли быть среди первых заключенных в Ивановском лагере, и точно находились в нем с 25-27 сентября. В декабре Красный Крест ходатайствовал о том, чтобы по объявленной в ноябре амнистии их освободить, подчеркивая в просьбах об обоих: «Материально совершенно не обеспечен. Принадлежит к трудовому классу». Видимо, в связи с этим Велько Пейсаховичу пришлось подробно описать историю своего заключения, невольно добавляя несколько черт обаятельной рассеянности к своему портрету: его жене в ноябрьской анкете 40 лет, в декабрьской – 35, а старшей дочери – 18 и 19 лет соответственно. В конце декабря и еще в начале 1920 года Лившицы оставались в Ивановском лагере. *в списках Вэлько и Волько, а также Пайхахович и Пейсихович. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 5, Л. 7, 13а; Д. 205. Л. 134, 135; Д. 206. Л. 14; Д. 208. Л. 137; Волков)

Линденбаум

В 1919 году 22-летний Ростислав Николаевич Линденбаум, окончив среднее учебное заведение, служил в Орле на Кавалерийских курсах. До этого или одновременно «актер», как он о себе писал, Линденбаум, вероятно, играл в театре или готовился поступить на сцену. 22 февраля Линденбаума взяли в заложники и 2 марта 1919 года привезли в Москву. К 1 декабря он оказался в Ивановском лагере, где в феврале, а возможно, и раньше выступал в кабаре и небольших ролях. Организацией вечеров был занят арестованный с ним вместе в Орле Коссов. За что и насколько отправили в лагерь Линденбаума, было неизвестно. Сам он писал, что он заложник. Можно предположить, что причиной заключения Линдербаума стала служба его отца – Николая Евгеньевича, ротмистра Ревельской пограничной стражи и дяди генерал-майора Леонида Евгеньевича. Военным был и его дед. 

Заключенным Ивановского лагеря Ростислав Линденбаум числился в марте 1921 года. В 1920 года он еще жил в лагере, а в начале декабря он устроился в Главное управление принудительных работ – в заявлении архаично «общественных работ и повинностей».

Украшавшая заявление рекомендация красным: «Тов Линденбаум содержался в лагере вел себя очень прилично, занимался культурно-просветительской работой не в чем предосудительном обвинен не был», позволяет предположить что с этого времени он в лагере не содержался и получил разрешение жить за его пределами. В марте 1921 года вышло постановление о его освобождении по амнистии. Освободили его не позднее чем в мае – «увольняется <...> Линденбаум Ростислав Николаевич, исполнявший обязанности агента для поручений при отделе снабжения». 

Его дядя также был в 1921 году в заключении. В 1938 году его и его сына Николая расстреляли. (Ф. Р393. Оп. 85. Д. 4331; Оп. 86. Д. 286; Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 82. Л. 41; Д.88. Л. 10, 18 Д. 207. Л. 38; Открытый список; Офицеры РИА)

Линденер

Курский землевладелец, предводитель уездного дворянства Дмитриевского уезда земский начальник Андрей Александрович Линденер с 1914 года жил в Дмитровске Орловской губернии, но до ноября 1917 года оставался Дмитровским мировым судьей. В 1919 году он работал делопроизводителем. 12 июля 1919 года Линденера арестовали как заложника. 16 октября Линденер в Ивановском лагере – «доставлен в Москву на днях», как писал хлопотавший за него Василий Степанович Малченко. До ноября Линденер оставался в Ивановском лагере. В начале 1920 года его освободили. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 205. Л. 131; Д. 207. Л. 34; Заклейменные властью).

Линдстрем

Валентин Августович Линдстрем окончил в Петрограде училище св. Марии. Работал конторщиком, в 1919 году служил в Петроградском центральном рабочем кооперативе. Прочитав в «Красной газете», что все финляндские подданные, кто желает ехать в Финляндию, могут в двухнедельный срок выехать из пределов РСФСР», он завизировал свой паспорт в комиссариате Иностранных дел. Арестовали его 2 июня 1919 года, когда он пришел в Датский Красный Крест «получить визу на руки». Сначала Линдстрем был в Петроградском доме предварительного заключения. 18 сентября его привезли в Москву, а к 31 декабря в Ивановский лагерь. К этому времени большинство финляндских подданных, как было известно Линдстрему, уже было освобождено: «Почему я так долго нахожусь под арестом». Возможно, вскоре его освободили. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 7; Д. 208. Л. 61)

Липяцкий

Прояснить личность Липяцкого, исполнившего роль Лорио в «M-ll Нитуш», не удалось. Возможно, он же играл лакея летом 1922 года в театре «Водевиль» (Вестник театра и искусства .М., 1922. №30. С. 7) 

Лопатин

К декабрю 1919 года Василию Ивановичу Лопатину исполнился 21 год. До мобилизации в 1917 году он учился в киевской художественной школе и в одесском художественном училище (художник, чертежник, учитель рисования). Весной 1919 года он участвовал в организации школ для рабочих и работал учителем черчения и рисования в Речице Гомельской губернии, а до этого работал на спичечной фабрике – главном предприятии города. На заработок он содержал младших братьев (7 и 4 лет) и сестер (16 и 14 лет). Восемнадцатилетний брат служил в Красной армии. Арестовала Лопатина 7 апреля Гомельская ЧК: «25 марта 1919 два <из> находящихся в городе Гомель Тульских полков <...> восстали против советских властей <...> в Речице стали ходить слухи, что они будут прорываться через наш город <...> и вот для того чтобы не дать возможность темным элементам и солдатам заняться грабежом мирных жителей и погромами в Речице, воспользовавшись случаем восстания солд.<ат> в Гомеле. С этой целью были призваны учащиеся старших классов и спортивные кружки, в котором я и состоял, гражданами города для уличной и станционной охраны. Я был еще с тремя учениками отправлен на станцию, где главной задачей было смотреть за порядком пассажиров, чтобы не происходило безобразий». Когда Лопатин приехал в Гомель «через неделю после всего», на вокзале его узнал человек, видевший его в Речице «и не знавший целей караула Гражданского». 23 июня Трибунал Западного фронта приговорил Лопатина к заключению до конца Гражданской войны: «Узнав еще до суда, рабочие и граждане требовали освобождения, но уже было поздновато и я был осужден как К. Р.». В анкете Лопатин приговор не указал за очевидностью, и использовал графу, чтобы повторить конспективно обстоятельства заключения. Просили за него рабочие спичечной фабрики Щикина и речинский Совдеп. 29 июня Лопатина привезли в Москву, в декабре перевели в Ивановский лагерь. В списках, составленных на 1 декабря, его нет, а 29 -го оо просил из Ивановского лагеря об освобождении или облегчении участи. Лопатин оставался в лагере еще несколько недель и, возможно, еще летом 1920 года. В начале марта 1921 года он находился уже в Саратовском лагере. В это время срок его заключения ограничили тремя годами, что позволяло рассчитывать на скорое освобождение. После приговора он находился в заключении почти два года. Время между арестом и вынесением приговора заключением не считалось. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 82 Л. 41; Д. 88. Л. 7; Д. 208. Л. 9; Жертвы политического террора)

Лорис-Меликов

Тариэл Микаэлович Лорис-Меликов, отставной военный, сын александровского сановника 16 февраля 1919 года был освобожден из Петропавловской крепости, в которую его заключили осенью 1918 года. 16 июня Лорис-Меликов снова был арестован и отправлен в Москву. В Ивановский лагерь его перевели в первых числах октября 1919 года из Новопесковского. 11 марта 1920 года оставался в заключении. В конце весны — начале лета 1922 года выехал за границу. Скончался в 1941 году. (Заклейменные властью; Голицына И.Д.. Воспоминания о России (1900-1932). М., 2005. С. 89)

Лосев

В 1920 году в Ивановском лагере находился Дмитрий Константинович Лосев. Предположительно, он был помощником режиссера на афишах «М-lle Нитуш» и «Семьи преступника» и играл в миниатюре «Игрушечная лавка». Арестовали его, вероятно, в конце октября – начале ноября 1918 года по подозрению в контрреволюции. 28 октября арестовали Николая Васильевича Новожилова, который сообщал, что вместе с ним арестован и Лосев Д. К. Поэтому осторожно можно предположить, что Лосев, так же как и Новожилов, служил в Московской окружной комиссии (по военным делам?). В Ивановском лагере Лосев оставался до октября, когда его отправили в Екатеринбургский лагерь (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 19; Д. 223. Л. 136). 

Лошицкий

В последних числах июня 1921 года в Москву из Звенигородского уезда Киевской губернии привели хлебопашца Ивана Николаевича Лошицкого. 22 февраля его и 187 его односельчан из деревни Семеновка арестовал уполномоченный Киевского округа по борьбе с бандитизмом за то, что они «укрывали бандитов». Приговорили Лощинского к 5 годам принудительных работ. К 16 августа, когда он оказался в Ивановском лагере, ему исполнилось 18 лет. К 16 февраля 1922 года его освободили. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 206 Л. 82 )

Лызлов

До Мировой войны земский начальник Евгений Лызлов благоустраивал общественную жизнь Саратовской губернии. Его отец Николай Михайлович, саратовский присяжный поверенный и общественный деятель, к 1914 году состоял в попечительском совете при тюрьмах и совете братства Кирилла и Мефодия, занимавшегося устройством начального образования, председательствовал в совете присяжных. Евгений Николаевич родился в 1884 году. Получив «образование среднее», он поступил в земскую управу. К 1909  году он был земским начальником Камышинского уезда (1-го участка) и оставался в должности до 1913 года. В 1914 году его мобилизовали, и до 1917 года он служил прапорщиком, а с окончанием войны – в канцелярии. К весне 1919 года – инспектором артиллерии при военкоме Москвы. Должность эта, вопреки звучности, тоже канцелярская. Арестовали Евгения Лызлова 27 апреля 1919 года за земское и военное прошлое, на которое обратили внимание из-за того, что «24 февраля 1919 года направил письмо своему знакомому Константину Хрисанфовичу Готовицкому, в котором изложил свои контрреволюционный взгляды в отношении советской власти». Видных камышинских земских деятелей Хрисанфа Михайловича Готовицкого с сыновьями Михаилом и Константином – корреспондентом Лызлова – арестовали в ночь на 12 марта – по доносу коммуниста Лебедева. Очевидно, при обыске нашли письмо Лызлова. 

3 мая «как К. Р.» – контрреволюционера Лызлова отправили в лагерь до конца Гражданской войны, или, как он писал через 15 лет, «на бессрочное время». К декабрю Лызлова перевели в Ивановский лагерь. Можно предположить, что он оказался в нем раньше, вскоре после его открытия. В Ивановском лагере Лызлов составлял «ядро» театрального кружка: выступал с куплетами, играл первые роли. Позднее Лызлов писал, что он «с 1918 по 1921 года на канцелярской работе (в Красной армии)». Эта описание не скрывает его лагерный эпизод, поскольку о нем рассказывается рядом. Так, после работы в канцелярии военкома он работал в канцелярии лагеря. В Управлении принудительных работ, где также работали заключенные, Лызлов не упоминался. Должность среди прочего предполагала расположение администрации и возможность выходить из лагеря. Еще в 1919 году его, например, командировали в город приобретать грим и парики для театра «в сопровождении конвоира». К весне 1921 года заключение Лызлова уже было обозначено как «до конца войны с Польшей». Предел заключения мог измениться в результате ходатайства применить амнистию (основание для нее неизвестно). Перемена позволяла просить об освобождении, поскольку с Польшей уже шли мирные переговоры. 

С некоторой заминкой, в марте — мае 1921 года Лызлов вышел из лагеря. В начале марта он числился в списке тех, чьи дела не доложены. Его фамилия была добавлена карандашом в общий печатный список с пометой «осв». 

После «осв» Лызлов жил в Москве на Малой Дмитровке. В 1930-е годы работал бухгалтером в школе 587 на Остоженке в Хилковом переулке. Его жена Мария Александровна — дочь композитора и профессора консерватории Александра Александровича Ильинского, выпускница консерватории, в 1930-е годы служила аккомпаниатором в балетном училище.

17 сентября 1937 года Евгения Николаевича снова арестовали. Все то же письмо 1919 года сделало его «членом контр-революционной группировки», который «систематически ведет антисоветскую агитацию террористического характера». Обвинением служил и «чин старшего офицера» (прапорщика) и полученное за земскую службу личное дворянство. Вместе с ним в Москве арестовали несколько выходцев из Саратовской губернии, в том числе Михаила Готовицкого и бабушку Татьяны Окуневской — Анастасию Михайловну Этнову. 

До середины августа 1937 года Лызлов находился в Бутырской тюрьме, к октябрю – в Таганской. 8 октября тройка приговорила Евгения Николаевича «за агитацию пораженческого и террористического характера» («распространяли слухи») к 10 годам лагерей. Михаила Готовицкого приговорили к расстрелу. 

Из лагеря Лызлов не вернулся. Его жену арестовали в 1941 году и отправили в ссылку. К 1955 году, вероятно, вернувшись из ссылки, Мария Александровна жила в Александрове (переезд в Москву ей скорее всего был запрещен) и разыскивала сведения о муже.

В Москву она смогла вернуться 1956 году. В 1967 году Мария Александровна умерла. (Ф. Оп. 1. Д. 6826. Л. 13-16, 71-72, 89, 121, 128, 143, 152, 154, 201, 204, 213-215; Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 82. Л. 30, 41, 51; Д. 88. Л. 10, 33; КумаковА. В. «Не стоит жить в стране, где не видишь правды и справедливости»: Дело М.Х.Готовицкого в Ревтрибунале в 1919 г. // Саратовский краеведческий сборник: Научные труды и публикации/Под ред. В.Н. Данилова. Вып. 3 Саратов, 2007; Открытый список; Памятная книжка Саратовской губернии)

Покровский

Константин Иванович Покровский родился в Саратовской губернии. После окончания Астраханской духовной семинарии занял место своего отца в Николаевской церкви села Кондонь. В 1919 году Покровский перееехал в село Казачки у Балашова, и служил в Христорождественской церкви. 28 февраля 1920 года он был арестован и 22 марта осужден «в концент. Лагерь гор Саратова до конца Гражданской войны <...> предъявлено обвинение в сокрытии хлеба и убийстве скота без разрешения». По объяснению Покровского, «никакого скота не было, а дело было так»: «В праздник Рождества и Крещения Господня я ходил с молебнами по домам прихожан и по обычаю мне за труды платили печеным и зерновым хлебом. Хлеб этот собран с разрешения волостной и сельской власти <...> хлеб был сложен <...> за неимением амбара <...> в одной комнате моего дома на виду у всех приходящих ко мне. В начале февраля по селу ходила комиссии для проверки излишков хлеба, и ко мне она почему-то зайти не успела». Вечером 27 февраля Покровский узнал о постановлении «оставить себе норму, а излишки хлеба в совет в двухнедельный срок». 28 февраля – «рано утром я был в церкви» – к Покровскому домой пришли агенты и «жена <Вера > показала хлеб зерновой и печеный». За сокрытие хлеба у него конфисковали и все его имущество. В Саратовском лагере Покровский оставался до осени. 1 ноября его брат узнал, что «дело отправлено во ВЦИК на пересмотр». В это время Покровского, вероятно, уже перевели из Саратова, и к 24  декабря он был в Ивановском лагере, в котором оставался как минимум до конца марта 1921 года. К этому времени приговор и обвинение оставались прежними: «сокрытие хлеба и убой скота <...> до конца Гражданской войны<...> амнистия не применена». После освобождения Покровские купили дом в Покрове у Орехова-Зуева, где с 1922 до конца 1931 года отец Константин служил в Троицком соборе. В ноябре его на три года выслали в Казахстан. После возвращения из Алма-Аты с 1936 года он стал настоятелем Иоанно-Богословской церкви в Балакове. 20 июня Покровского арестовали за антисоветскую агитацию: «Распространял клеветнические измышления по адресу Соввласти в том, что она устраивает гонение на религию и духовенство. Истолковывал Конституцию СССР в а/с духе». Можно предположить, что он упоминал в разговорах о гарантированной в СССР свободе совести. 14 сентября Константина Ивановича приговорили к расстрелу и 21-го числа расстреляли. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 27; Д. 232. Л. 95; Подвиг веры. Новомученики и исповедники Александровской епархии. podvigvery.ru/kniga-pamyati/konstantin-pokrovskij)

Попова-Негинская 

Елизавета Николаевна Попова-Негинская окончила Щигровскую женскую гимназию, училась – на архитектора? – в московском Политехническом институте. К началу 1920 года Попова-Негинская – «разведенная жена» и служила канцеляристкой в Топсоюзе. 13 января 1920 года ее арестовали, 7 июня приговорили к лагерю до конца Гражданской войны — обвинение «неизвестно», а 9 июня перевели из Бутырской тюрьмы в Ивановский лагерь. Почти сразу ее должны были отправить в Архангельск, но стараниями ходатаев и Красного Креста она осталась в Москве. К декабрю 1920 года  Елизавете Николаевне исполнилось 23 года. Как минимум до осени 1921 года она оставалась в Ивановском лагере и участвовала в концертах. (Ф. Р4042. Оп. 15. Д. 849 Л. 4 Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 15; Д. 148. Л. 53; Д. 236 Л. 43)

Порецкая

За заключенную Ивановского лагеря Порецкую в январе 1920 года просил Бонч-Бруевича известный деятель русского просвещения Иван Горбунов-Посадов, с женой которого Порецкая состояла в переписке: «Была арестована сотрудница известного книжного склада «Провинция», старинная моя знакомая, Маргарита Александровна Порецкая, сестра прекрасно известного Вам и всей образованной России Сергея Александровича Порецкого». Причиной ареста стало то, что Порецкая, как и несколько других женщин в Ивановском лагере, «числилась в старом списке избирателей кадетской партии» (Ф. Р393. Оп. 89. Д. 32б. Л. 315)

Постников 

В феврале-марте 1920 года в ивановских спектаклях участвовал заключенный Постников. Вероятно – Александр Алексеевич. Будущий офицер и энтузиаст эсперанто родился в Ковно, окончил два класса 1-й Виленской гимназии, затем доучился в Псковском кадетском корпусе. После окончания Павловского военного училища был на Китайской и Японских войнах, учился в Академии Генерального штаба. Одновременно со службой Постников учился в Археологическом институте и участвовал в обществах эсперантистов: преподавал, редактировал журнал «Ruslanda esperantisto». Уволившись в 1909 году в запас, он стал соучредителем «Универсальной лиги социалистов-универсальеров» и стал ее председателем. В следующем году он участвовал в конгрессе Эсперанто в Вашингтоне, после чего вернулся на военную службу. В 1911 году его приговорили к 8 годам каторги за государственную измену: Александр Алексеевич предлагал свое содействие сначала русской разведке, а затем австрийской и японской. Знакомые вспоминали, что он имел склонность «к сумасбродным проектам». Этот заключался в том, чтобы быть агентом под прикрытием обществ эсперанто, а агентурная деятельность должна была служить интересам учреждаемого эсперантистами универсального порядка – «всеобщего союза государств». К фамилии он – в скобках и без – добавлял Риданзо – вероятно, его имя в кругах эсперанто и/или чаемый псевдоним агента. Из Петропавловской крепости его перевели в Читу. В 1917 году, когда Постников уже отбывал ссылку, суд дело пересмотрел, и его амнистировали. Постников вернулся в Петербург и на военную службу. С декабря 1917 года он был членом Петроградского и районного совдепов, а с марта 1918 года – членом штаба Красной армии Райсовета Петрограда. 5 июля 1919 года его арестовали и 25 июля привезли из Петрограда в Покровский лагерь в Москве, 20 сентября освободили. Постников остался в Москве и служил в «Штабе войск Внутреннего округа» в Малом Харитоньевском переулке 5. Скорее всего, подобным штабом в обиходе называлось Управление внутренней охраны НКВД, которое находилось в 1919 году по этому адресу. 13 декабря его снова арестовали и обвинили в контрреволюции. Вместе с ним было арестовано «20-25 человек служащих Всеобуча». До 10 января Постников оставался в тюрьме Особого отдела ВЧК на Лубянке 2, к 26 января его перевели в Бутырскую тюрьму. В феврале он уже выступал в Ивановском лагере. Возможно, вскоре ему снова удалось выхлопотать освобождение: «беспрерывно и лояльно служу советской власти». За него ходатайствовала Лига Универсальеров, которая, как подчеркивал Постников, была «легализована ВЦИК 29 марта 1919 года». 28 февраля 1925 года его снова арестовали и снова обвинили в шпионаже. Возможно, вспомнилась старая история, или Постников затеял новый проект. 15 июня Александра Алексеевича приговорили к расстрелу и 19 июня расстреляли. Местом захоронения считается территория Яузской больницы, что не точно, поскольку расстрелянных привозили в морг этой больницы, хоронили же – на Калитниковском кладбище (Ф. П4919. Оп. 1.Д. 107. Л. 5;  Д. 230. Л. 117; Каминский В. В. «Выпускники Николаевской Академии Генерального Штаба на службе в Красной Армии», СПб., 2011; Каравашкин В.В. Кто предавал Россию. М., 2008; istorya.ru/forum/index.php?showtopic=8669; Калитниковское кладбище / проект «Это прямо здесь» https://topos.memo.ru/article/619+4)

Сабуров

10 ноября 1918 года в Москве был арестован А.А.Сабуров, Предположительно – Александр Александрович, состоявший в 1917 году членом Московского отделения Крестьянского банка. Сначала он содержался в тюрьме на Лубянке, затем в Бутырской. После приговора к заключению до конца Гражданской войны его перевели в Ивановский лагерь, а к сентябрю в Андроньевский, где «арестовали» и отправили в Бутырскую тюрьму. Между 26 и 29 сентября в ответ на взрыв в Леонтьевском переулке были расстреляны заложники, среди которых был «контрреволюционер и шпион» А.А.Сабуров. В «Книге Памяти» обстоятельства его заключения и гибели приписаны бывшему Петроградскому губернатору А. П Сабурову, расстрелянному в январе 1919 года. (Заклейменные властью; Красный террор в Петрограде. М., 2011. С. 296, 468; Вся Москва).

Саввич

Архангелогородка Елена Константиновна Саввич окончила 8 классов гимназии. К 52 годам она перенесла несколько больших операций и занималась хозяйством дома. В начале 1920 года: «Боясь беспорядков, могущих быть до прибытия советских властей в Архангельске мы (я и еще 6 человек) уехали в деревню Шихериху. В ночь с 19 на 20 февраля ворвалась толпа с ружьями, гранатами и криками «руки вверх». Нас обыскали, арестовали и доставили в Архангельск в ЧК. Всех скоро освободили, а меня отправили в Москву. Мой муж никуда не собирался уезжать, но видно в последнюю минуту все же уехал куда-то, поскольку меня спрашивали уже в Архангельской тюрьме, где мой муж. Привезли меня в Москву и отправили в Бутырскую тюрьму, после в тюрьму особого отдела и наконец сюда». В Москву ее привезли 25 марта, а в Ивановском лагере ее допрашивали 10 или 11 сентября. К 1 декабря Саввич приговорили, вероятно, из-за отъезда мужа, к заключению до конца Гражданской войны. В это время Красный Крест просил применить к ней амнистию. В списке, составленном в конце того же декабря, она не отмечена. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 14; Д. 246. Л. 105)

Свет-Востокова

26 декабря 1919 года, когда Антуанетта Михайловна Свет-Востокова писала из Ивановского лагеря, ей было 22 года. Заполнив несколько анкет и заявлений, она сообщила, что она «потомственная дворянка», родилась в Бухаресте и семь лет училась в Смольном институте, после которого была сестрой милосердия в Георгиевском обществе. В выпусках института с 1912 по 1914 год и среди его учениц на 1914 год Антуанетт нет. Если предположить, что Антуанетта Михайловна не приписывала себе воспитание смолянки, то в институте ее могли звать Анастасией Михайловной Ляпишевой, которая числилась в 1914 году в младшем педагогическом классе. С 1907 года отец Ляпишевой, отставной частный пристав, полковник Михаил Васильевич Ляпишев, служил смотрителем в петроградской Александровской больнице. В 1890 году он и его семья, в которой упомянута и дочь Анастасия, были признаны в потомственном дворянстве.

Возможно, мать Антуанетты Александра Ивановна была из Румынии, поскольку о себе Свет-Востокова писала «румынка», при этом не рассчитывая на то, что национальность может помочь, если будут освобождать иностранцев, поскольку одновременно она «русская подданная». Михаил Ляпишев в Румынии не служил. Помимо прочего, можно предположить, что Ляпишев был приемным отцом. На Александре Ивановне он был женат вторым браком.

До весны 1919 года Свет-Востокова была Тулубьевой-Лавровой. Эту фамилию или ее дворянскую часть Антуанетта Михайловна также взяла в браке. Она упоминает «дочь Беатриче», адрес которой ей неизвестен. Звучное же имя дочери подкрепляет предположение о том, что Свет-Востокова изменила данное родителями имя на куда более сродное своему вкусу. Возможно, официально – одновременно с замужеством. Если предположить театральный опыт, то Антуанеттой Лавровой, а не Ляпишевой, она могла быть «по сцене». После замужества родовую фамилию мужа также могло быть неудобно помещать на афиши.

Летом 1918 Антуанетта Михайловна состояла сестрой милосердия «при первом эпидемиологическом лазарете г. Покровска» – рядом с Саратовом. В июле, переболев тифом, получила отпуск, и вероятно, уехала к родственникам в Баку. Последним адресом она называла и Бакинский – Николаевская 20 и 31, и Петроградский – «на углу Гороховой и Морской». К весне 1919 года она вернулась в Саратов, где в марте уже  «гражданкой города Баку» выправляла удостоверения: беженки и «на право проживания», и вышла замуж за артиллерийского офицера Евгения Павловича Свет-Востокова. (Справки были выданы еще Тулубьевой-Лавровой).

13 июля 1919 года Свет-Востокоу вместе с мужем и еще двумя их знакомыми арестовали «по злостному доносу о сношениях с белогвардейцами» и «по подозрению в контрреволюции». 28 сентября Свет-Востоковых привезли в Москву.

Об аресте Свет-Востокова сообщала несколько раз. Будучи почти всегда уверена в числе 13 (!), Свет-Востокова сообщала об аресте и в июле 1919-го (что подтверждается сведениям из анкеты мужа – арест 13. 07. сг<1919> ), и в июле, и в августе 1918-го, а также 28 октября 1918 года. Поскольку в марте 1919 года она получала справки и разрешения в Саратовской милиции и комиссии по делам беженцев, то в 1918 году ее арестовать могли, но сведений о ее освобождении и повторном аресте нет. Вероятно, хлопоча об освобождении, Свет-Востокова ошибалась в возрасте и увеличила срок заключения. Год и месяц перевода в Москву она не меняла, предполагая, вероятно, что в этом случае может обнаружиться разность сведений.

6 октября 1919 года из Особого отдела (тюрьмы на Лубянке) Антуанетту Михайловну перевели в Бутырскую больницу «до излечения». Именно в больничных справках и списках, подкрепляя предположение о перемене имени, ее называют Анастасией. Среди смолянок это имя встречается крайне редко. В старших классах в 1914 году была еще одна Анастасия Васильевна. У Световостоковой (так) обнаружили осложнения после тифа – болезнь сердца. Там же в тюремной больнице – «слабое здоровье от полученных ран» – находился ее муж Евгений Павлович. В ноябре из больницы ее перевели в женскую башню Бутырской тюрьмы. В декабре 1919 года Евгений Павлович умер, не знавшую об этом Антуанетту Михайловну 18 декабря МЧК приговорила к заключению до конца Гражданской войны, а 26 декабря она уже прибыла из Бутырской тюрьмы в Ивановский лагерь. С января 1920 года ее заключение ограничивалось уже не Гражданской войной, а пятью годами, а в феврале она участвовала в спектакле. 15 ноября ее перевели из Ивановского лагеря в Андроньевский. В марте она узнала о смерти мужа и просила «считать ее вдовой». Просила она, очевидно, потому, что в пропуске на свидание, на которые каждые две недели к ней приходил Борис Георгиевич Нестеренко, было написано: «Основание: Невеста». В апреле Красный Крест, пытаясь облегчить положение, добивался пересмотра дела. В это время как раз она и писала, что ее арестовали в 1918 году, что означает, что в заключении она провела уже больше половины из назначенных пяти лет В анкете этого времени ей 19 лет. То есть на несколько лет моложе, чем сообщала раньше. Юность же, вероятно, должна была вызывать большее сочувствие. Комиссия 7 июня 1921 года оставила приговор без изменений. Хотя ей удалось камуфлировать компрометирующее происхождение – дочь полицейского служащего, положение Свет-Востоковой осложняло то, что обвинили ее не только в участии в белогвардейском заговоре и контрреволюции, но и в шпионаже. «Англо-французской шпионке», подозреваемой в «английском шпионаже», выхлопотать послабление было сложнее. Позднейшие упоминания о ней не разысканы. 

(Ф. Р4042. Оп. 1а. Д. 31. Л. 75; Оп. 15. Д. 1789; Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 82. Л. 29; Д. 88. Л. 10,15; Д. 243. Л. 110; Д. 247. Л. 61-64; Д. 248. Л. 90; Черепнин Н. П. Императорское воспитательное общество благородных девиц. Т. 3. Спб., 1915; gerbovnik.ru; Ляпишев Г. В. Лейб-егерь Василий Ляпишев и его потомки//soyuz1812.ru; Открытый список).

Селиванов 

Многолетний земский деятель Алексей Алексеевич Селиванов в 1907 году избирался в Государственною думу. 28 августа 1919 года его арестовали в доме его бывшего имения в деревне Борники. До 5 сентября находился в Зарайской тюрьме, затем до 18 сентября – в Рязанском лагере. В Ивановском лагере Селиванов находился  с 20 сентября как минимум до 1 ноября. Вскоре его освободили. Еще в 1919 году, вернувшись в имение «после конфликта с крестьянами», Алексей Алексеевич скончался. (Заклейменные властью; Государственная дума Российской империи: 1906-1917. Энциклопедия. М., 2008. С. 553)

Семашко

6 сентября 1920 года Маргарита Павловна Семашко фон-Вихман заполнила в Ивановском лагере анкету Красного Креста, а через месяц 2 октября – еще одну. Не пользуясь обыкновенно двойной фамилией, она словно выбирала, как представиться: в сентябрьской анкете Семашко вписана к фон Вихман, а в октябрьской же, напротив, фон-Вихман дописана к Семашко. Подписаны же анкеты противоположно: первая Семашко фон-Вихман, вторая -- фон-Вихман Семашко. К этому времени ей 40 лет, образование высшее – технолог или инженер-технолог, до революции «жила хозяйством». Рассказ о ее жизни до ареста тесно связан с последующими событиями, и поэтому к нему – позднее. Арестовали Маргариту Павловну не за контрреволюцию, спекуляцию или преступление по должности. В 1919 году она жила в Ташкенте в доме №5 по Романовской улице, которую также называла по-новому улицей Ленина, где «давала уроки английского и французского языка у члена военного совета Клицера и др, <...> зная хиромантию, принимала публику, которая приходила гадать». 5 мая 1919 года, как повествует Семашко, «начальник милиции без вины с моей стороны написал, что я гаданием собираю публику и административно засадил меня в Ташкентскую тюрьму на 6 месяцев». В тюрьме Семашко, «пережив страдания и заболев водянкой» была несколько дней или недель, поскольку к середине июля следующего 1920 года она уже больше года состояла на службе старшим делопроизводителем комиссариата продовольствия. 15 июля в газете, название ее неизвестно, вышла заметка, очевидно, инспирированная не оставлявшими ее недоброжелателями, о том что «На Гоголевской улице №5 кто-то гадает и культ мой процветает». Адрес в заголовке возможно изменен для того, чтобы имя вождя не соседствовало с культом. На следующий день ее арестовали, повод – «хиромантия и личные счеты. <...> Я знаю хиромантию случайно. Несколько лиц стали приходить ко мне гадать на картах и по руке. <...> Милиционер личный враг арестовал меня за гадание». Между арестами должность в Наркомпроде Семашко совмещала с преподаванием в открытой ею школе – 28 учениц – «15 человек беру бесплатно вот и весь культ мой». Преследовал ее «из личной неприязни» милиционер Вруль (предположительно Бируль) – «кокаинист делавший все под влиянием аффекта». Вероятно, его же она называет начальником милиции, арестовавшим ее в мае 1919 года. 21 день Семашко провела в Особом отделе, где «просила об отправлении в Москву, чтобы выяснить здесь у высшей власти несправедливый и безосновательный арест» и «немедленно <...> подать заявление ехать сестрой милосердия на Южный фронт <...> вернуться в Одессу, где проживала давно, хоть кого-нибудь найти из знакомых». В Москву, где Семашко рассчитывала «найти защиту человеческого права не быть в заключении без вины», ее привезли 22 августа. Обвинение не предъявили – «иностранно-подданная без всякой вины и за большие труды мои в деле образования я сижу в лагере с контрреволюционерами, уголовниками, как я прочла на листке, до окончания гражданской войны, где же моя вина». «Предоставить возможность уехать в Одессу» должно было иностранное подданство, на котором Семашко настаивала, и которое, очевидно, удостоверяла добавленным «фон-Вихман». В сентябре она была «датско-подданная», а в октябре – «датчанка литовско-подданная». В последней конструкции – расчет на недавний мир с Литвой, освобождавший тех, кто заявил о литовском гражданстве. Вероятно, получив в сентябре её анкету, Красный Крест об облегчении участи попросить не решился, а на его октябрьскую осторожную просьбу «проверить сведения и, если позволят обстоятельства, освободить» Особый Отдел ВЧК сообщил, «что сведения о датском гражданстве приписаны гражданской Семашко в ее паспорт собственноручно. <…> гражданка не может быть освобождена». В Ивановском лагере Семашко оставалась еще в мае 1921 года. Тогда ее приговор (каким он стал к этому времени, неизвестно) оставили без изменений.

В сентябре 1921 года она, возможно, еще играла Зойлу в пьесе Чирикова «Красные огни». Ее поставили в Ордынском лагере, куда переводили женщин из Ивановского. (В программе к спектаклю в фамилии исполнительницы – Ви*ман). Вскоре, скорее всего, ее освободили. В лагере она была уже больше года, а гадалки с самогонщиками и казнокрадами находились в самом конце революционной шкалы зловредности и чаще могли рассчитывать на снисхождение.

К началу 1930-х годов «жила Семашко одиноко» в Москве в Мертвом переулке, где «делала косметические мази и гадала на картах» и «ее очень часто посещали клиентки по лечению лица». Позже она говорила, что с 1919 по 1925 год у нее был патент на прием на дому. В феврале 1933 года Семашко арестовали снова «из-за личных счетов» уже с председателем домоуправления – во время паспортизации «кричала, что она агент ГПУ». Ни Семашко, ни ее знакомая, ни соседи, чей рассказ она передала, не преувеличивали. Маргариту Павловну выслали на три года «за разглашение своей связи с органами ОГПУ». Рассказ Семашко отчасти подтверждает справка: выслана по по статье 121*. Эта статья наказывает за «разглашение <….> должностным лицом (!) сведений, не подлежащих оглашению». Позднее, хлопоча об облегчении положения, Семашко писала, что ее выслали без предъявления статьи: «занималась этим косметическим делом <...> была принята на работу в органы НКВД <...> было это кажется в 1926 г., в связи с чем НКВД, тогда был Ягода, мне была предоставлена квартира, и для моих занятий отпускались бесплатно медикаменты <...> Ко мне в квартиру явился комендант и спросил, на каком основании я живу в этой квартире. Я ответила, что по особой охранной грамоте, а так как это являлось секретным, то за разглашение те же органы НКВД меня выслали административным путем…». В это время Семашко сообщала, что родилась в 1870 году, то есть на 10 лет раньше, чем писала в анкете Красного Креста. В 1920-м, напомним, ей было 40 лет. Новая дата рождения позволяла избежать преследования за праздность, поскольку в 1925 году, если она родилась в 1870-м, ей исполнилось 55, что давало основание не числиться на службе. С 1925 года она жила «на иждивении родственницы Инны Павловны Залесской». Можно предположить, что действительных документов, которые требовались во время паспортизации, подтверждающих сведения, в частности, о рождении, у Маргариты Павловны не было. Это зияние в происхождении она и пыталась прикрыть возмущением и особым положением. Действительность агентурной службы удостоверялась именами патронов: «Работала конспиративно у тов. Берзина Петра Андреевича», который «пошел на учебу и передал меня <…> Колобову Сергею Викторовичу». Петр Андреевич Берзин работал в начале 1930-х в адм.-хоз. Упр. ОГПУ в Москве. С середины 1930-х Берзин служил в прокуратуре, что согласуется с обмолвкой о том, что он «пошел на учебу». Сергей Викторович Колобов в середине 1930-х годов служил заместителем особо уполномоченного в УНКВД Московской области. В 1936 году его арестовали, в 1941-м он умер в тюрьме. Агент должен был буквально золотить ручку пролетарского государства, «работая конспиративно <...> по выявлению тайным путем лиц имеющих золото». ОГПУ сотрудничество не ценило. Документ, который Семашко называет грамотой, уважения не вызывал. Управдом ее в расчет не принял и отобрал. Арест, с которого Семашко отсчитывает начало ссылки, выглядит насмешкой над разоблачившимся агентом: «9 февраля я была временно без ордера вызвана обманным образом в НКВД, что я получила награду». «Обстоятельства были изложены неблагоприятно для меня», и 3 марта было издано постановление о высылке. Назначен ей был Котлас, но, возможно, место изменили или она пробыла там недолго. Вскоре – и тут можно увидеть льготу для сотрудника – Семашко оказалась в близкой и благоустроенной Вологде, откуда также уехала, переоценив значимость своего положения. 15 августа Семашко арестовали – «прибыв в Москву проживала под чужой фамилией», 21-го отправили в Бутырский изолятор ОГПУ, а 31-го – тройка Полномочного представительства ОГПУ Московской области за прежнее раскрытие и за побег из ссылки выслала ее в Казахстан на те же три года, считая их уже от 15 августа. Если о дне отправки говорит штамп на обороте выписки из протокола, то из Бутырок ее перевели не ранее 4 сентября. 16 октября Семашко зарегистрировалась в Петропавловске: «Образование высшее техн. медицинское, врач-лаборантка профессора Мечникова. Прием на дому (8 лет секр. сотр. ОГПУ)». Шесть раз в месяц она должна была приходить на регистрацию. Недолго проработав в Казторге и Коопинкассе (кооперативное страхование), в ноябре Семашко устроилась на работу в поликлинику при хлебозаводе. На какой должности она числилась, неизвестно, а об образовании, занятиях и Мечникове – ниже. Проработала она до конца октября следующего года – «имею благодарность от рабочих». 28 октября рабочий петропавловского железнодорожного почтового  отделения Иван Кириллович Ховрин пожаловался на то, что «гражданка Семашко, которая работает в поликлинике, произвела обыск у него в квартире, <...> Дочь у меня работает в той же поликлинике что и она <...> уличила дочь в краже каких то мазей. Говорят, что она ссыльная». Семашко же, сообщив, что «нашла ворованное из поликлиники», привела заведующую. Описав беспорядок и обвинения, Ховрин просил «привлечь к ответственности деланную красавицу гр. Семашко» <…> какими делами она занимается даже обыск производит». На следующий день заблуждавшегося в своем положении секр сотр. ОГПУ отправили за 200 километров от Петровавловска в Кокчетав (Кокшетау, Кокчеаусс – в документах в ходу все три варианта названия). Здесь Семашко «работала производственным врачом в амбулатории <..> и заведовала кабинетом РОКК» (Российский. Красный Крест). Через год, считая начало ссылки от февраля 1933 года, она просила: «В эту зиму я переболела крупозным воспалением легких. Теперь болела <число закрыто переплетом дела — 2, 3, 4> месяца тропической малярией. У меня выпали на почве малярии и цинги все зубы. <...> мне осталось 4 месяца. Я инвалид 2 группы. Страдаю водянкой, переболела цингой. У меня во рту только 5 зубов <…> Теряю зрение окончательно. Мне 65 лет. год рожд 1870. Скоро праздник КазССС <так в рукописи> и скоро праздник Октября и Ноября <…> прошу войти в положение тяжелое мое по состоянию здоровья и назначить на комиссию. Я имею документ об инвалидности. Вся отекла — опухла. Врач Семашко Маргарита Павловна». Комиссия, о которой просила Маргарита Павловна, вероятно должна была ее отпустить. О чем она и прямо писала в следующем заявлении: «Я все время работала врачом. Имею хорошие отзывы <…> прошла инвалидную комиссию считаюсь инвалидом второй группы. Всего я в ссылке 2 года 6 месяцев. Прошу меня освободить или перевести в Петропавловск, где я смогу подлечить зубы». Эту просьбу она и снабжала именами знакомых сотрудников ОГПУ. Накануне «праздника Октября и Ноября» 1935 года врач Семашко получила ответ: «в досрочном освобождении, а также в выезде в г. Петропавловск отказано». 5 августа 1936 года, когда до конца ссылки оставалось 10 дней, она все же напоминала, что арестовали ее в феврале – «где произошла ошибка, не знаю», – и просила скорее отпустить ее из Кокчетава, чтобы она «могла уехать пока еще не поздно в сухие дни». Уехала Маргарита Павловна через два месяца – 13 октября. Пожив несколько недель у знакомых и «не найдя квартиры в Москве <...> поселилась в Серпухове», где «занималось косметикой: лечила болезни лица, имела большой успех среди своей клиентуры». В январе 1937 года Семашко получила паспорт. Видевшая документ квартирная хозяйка рассказала, что в нем «написано, что она врач».

В прошлом, напомним, Семашко уточняла паспорт записью о гражданстве. Возможно в этом случае она внесла профессию. Дополнен мог быть не только паспорт, поскольку в тетрадке «со справками и удостоверениями выданными Семашко» и тех и других была 21 шт. Обыкновенно, на французский манер Семашко представлялась врачом-косметиком: «занималась изготовлением косметических мазей» и, «имея довольно обширную клиентуру, за рецепты мазей Семашко брала довольно дорого» (рецептов – 84 шт.). Можно предположить, что в Петропавловской поликлинике, как и в Серпухове, она специализировалась на дерматологии – «составляла мази, попутно занималась гаданием». Какое-то время, когда это не было предосудительно и дозволялось «патентом», на двери висела «фанерка 200х300 мм с надписью: Лечение лица и волос, угри, веснушки, перхоть, прыщи, выпадение волос, матенец (?) и другие недостатки». «Клиентов было очень много» – на прием приходили и работницы серпуховских текстильных фабрик, приезжали из Подольска и Москвы – «лечила она хорошо» и «в зависимости от <...> работы, <...> и по количеству мази» гонорар составлял от 10 до 30 рублей.

16 февраля 1939 года следователь получил «агентурные материалы» о ведущейся Семашко контрреволюционной агитации. 23 февраля Маргариту Павловну арестовали. Протоколы сохранили обычный набор антисоветских сентенций, стиль которых, вероятно, правил сам следователь: «У власти теперь одни (ругань). Хорошего от них ждать нечего», «постановления пекут как блины, никому они не нужны», «ну вот видите докатились, ничего нигде не купишь, ничего за свои деньги не найдешь, что ждет там все молчать должны, что ничего в магазине нет», «да у нас в СССР хотя и ведут политику мира, зато у нас проводятся массовые аресты и высылки людей». Помимо этого сообщивший о Семашко агент запомнил и несколько сцен, в которых слышно обаятельное ворчание героини: «С большим интересом читает краткий курс ВКП(б), иронизирует, что вот мол большевиков чуть было не спихнули от власти, но они сумели выбраться», «Обожди, может быть, тебя арестуют и вышлют», «Вот увидите скоро придет конец мира. Вот вам пример война в Испании и других странах», «у меня есть племянница жена гепеушника, там, где она живет <в Казахстане> ничего нет. Все ходят голые и босые. Дожили, что мне приходится им посылать посылки», «выключи это радио <песню о Сталине>, не люблю, когда так восхваляет мужчина мужчину. Восхвалял бы лучше мужчина женщину. Видимо, Джамбул получил тысячи рублей денег вот и восхваляет». Не ведет ли Семашко агитацию, следователь заинтересовался, вероятно, после того, как соседка сообщила в НКВД, что в квартире, где они жили, «отправлялась» свадьба». Обвинение, казалось, подтверждали материалы лаборатории косметика: «коробки с порошками разного цвета (4 шт), пакеты с порошками разного цвета (8 шт), железная банка из под консервов с куском твердого вещества желтого цвета (1 шт), пакетиков с порошками различного цвета и запаха один из них с этикеткой «яд» (7 шт), пузырьков и флаконов с жидкостями различного цвета и запаха один флакон с бесцветной жидкостью без запаха с наклейкой «яд» (26 шт), банок с мазями различного цвета и запаха (6 шт), коробки порошков белого цвета (3 шт), пакетик талька 1 шт». Следователь простодушно отправил проверять пакетик и флакон с пугающими этикетками. В конце апреля токсиколог-отравитель Майрановский и его лаборанты отчитались, что «биологические исследования на мышах показали, что порошок и прозрачная жидкость не являются ядовитыми», «что порошок №1 является сулемой. Состав жидкости и порошка №2 установить не удалось». Семашко же отговаривалась: «иногда употребляла в косметических целях сулему, но считаю ее недостаточно надежным средством и последнее время не пользовалась и думала что у меня ее нет <...> осталась со времени работы поликлинике в Петропавловске». О неизвестном порошке ее не спрашивали.

Также в комнате врача-кросметика нашли «клочки бумаги с разными адресами (12 шт), дощечки с изображением предметов, пакетики с кусочками разных материалов и предметов 21 шт». В объяснениях Семашко камуфлировала часть своих занятий: «эти кусочки также хранились мною с целью опытов по психологии, говорящих о жизни материи», а дощечки нужны для «личного гипноза» и «самовнушения». Помимо гадания Маргарита Павловна обращалась к матримониальной магии: «муж ей изменяет, вот она приехала ко мне», «а что ж ей больше ездить ко мне, с мужем помирилась. Новый год встречали вместе. Живут теперь хорошо», «Вера Абрамовна привозила щетку <зубную ЕН> принадлежащую той женщине, за которой ухаживает ее муж, а прежде чем достать эту щетку Вера Абрамовна заплатила кому-то большие деньги <...> это нужно чтобы эта женщина отстала от мужа Веры Абрамовны. <...> А вот если ты пожелаешь, чтобы за тобой ухаживал какой-либо мужчина, то нужно тебе достать какую-либо вещь ему принадлежащую или отрезать лоскуток от его одежды». Фрагмент подобной истории сохранился в телеграмме: «успех вышлите восемьсот телеграфом тетя». В этих занятиях Семашко подчеркивала их основательность и этику – «я училась много, везде была и колдовать научилась в Индии. Работаю я не по черной магии, а по белой и с научной точки зрения», «этому гаданию училась в Индии и основано оно на вычислениях». Манипуляции с материалом, не лукавя, можно было назвать и самовнушением: «для предсказаний и гаданий Семашко <...> пользовалась шарлатанскими методами <...> отрезала кусок материи от костюма человека. <...> рисовала какие-то дощечки, ворожила над вещами взятыми от человека». Укрепляя семьи, Маргарита Павловна бралась и за оздоровление: «Семашко религиозная женщина и приучала к этому мою 4-х летнюю дочь <…> надела на мою дочь четки в виде бус и говорит ей «вот целуй святого царя тогда глаза твои не будут болеть». В комнате у нее наши «Евангелие небольшого размера (1 шт)».

Все, что не касалось обычной антисоветской агитации, в обвинении не содержалось, но несмотря на обычно достаточный для приговора материал 16 июня Маргариту Павловну освободили из внутренней тюрьмы на Лубянке, в которой она находилась с февраля. Возможно, что за нее хлопотали признательные и влиятельные клиентки – упомянутая Вера Абрамовна – «красивая высокая полная молодая женщина», которая заезжала «на легковой машине ЗИС». Семашко обронила в разговоре: жена профессора (гинеколога) Мартова, сестра Вышинского, стенографистка Сталина. Сведения о возвращенном в семью Мартове не разысканы. Приезжал к ней и один мужчина, пробыл 20 минут и уехал. Заступничеству помогало и то, что оправдывали ее чаще, чем обвиняли: из 9 свидетелей один Семашко не знал, а антисоветские высказывания цитировали квартирная хозяйка и ее брат – комсомолец. Они же, видимо, и снабдили НКВД сведениями. Остальными же подследственная «характеризуется положительно»: «политически Семашко грамотна. к-р высказываний со стороны Семашко не знаю». Со знакомой – членом ВКП(б) – героиня держала себя аффектированно верноподданно: «говорила про Сталина, какой это обаятельный человек». Даже явно обиженные на нее знакомицы следствию уличить ее не помогали и «антисоветского не слышали». Одна только рассказывала, что Семашко «увидела моего младшего сына, который похож на еврея, и после в беседе <...> говорила, что у нее т. е у меня невезение: муж был (антисемитское выражение), что у нее то есть у меня сын похож на (антисемитское выражение) больше с ней знакомства не поддерживала», другая также – «с 1937 года я прервала всякие отношения с Семашко убедившись в ее никчемности», поскольку та «пользовалась шарлатанскими методами». После освобождения Семашко осталась в Серпухове и еще в ноябре 1941 года «занималась частной практикой по своей профессии», медиковрачебным делом, как сообщала она посетителям. 22 ноября к ней пришли две барышни военфельдшерицы Мария Андреевна Леонова (1919 гр) и Антонина Павловна Чернышева (1918 гр). Маргарита Павловна сочла, что за предсказаниями: «погадав, Семашко пригласила нас приходить в следующий раз, попьем чайку, поговорим с вами как с <...> коллегами по врачебному делу. <...> у меня с 12 часов гадать, а с 13 часов лечить угри и прыщи». Очевидно, ее особенно расположило, что гостьи были «медички». Барышни же пришли к ней, узнав от коллеги Шмуйлович, «что по соседству живет гадалка, которая не столько гадает, сколько занимается контрреволюционной агитацией. <...> сначала хотели сообщить об этом <...>, но затем решили проверить».

Вместе со следователем – рассказы фельдшериц очень похожи – они записали по-житейски здравые и не слишком неблагонадежные увещевания Семашко, которая уговаривала их не уезжать – «якобы на вокзалах люди сидят очень долго, их там грабят и они возвращаются назад голодные и раздетые. Купить нигде ничего нельзя. Хлеб буханка стоит 250 рублей. Урожаи все сожжены и сейчас горят леса. Население враждует между собой и стало как-то дичее. Квартиры стоят по 1500, работать негде, так как наехало много народа. В Крыму и на Кавказе русскому человеку появляться нельзя сразу же убивают. Проезда нигде нет. Вы лучше сидите здесь», «спросив, кто мы по специальности и не комсомолки она стала говорить, чтобы мы прятали комсомольские билеты и запаслись крестиками. Узнав же, что мы «не работаем» и получаем хлеб похвалила нас и сказала «правильно так нужно». Кроме советов Семашко делилась обывательскими суждениями «о большом разврате и пьянстве в Красной армии – «танки перегоняют все время с одного конца фронта на другой. Детей не учат, а 12-13 летних заставляют рыть окопы. Я говорит Семашко видела сама, как такого возраста детей погнали рыть окопы около 600 человек», о листовке, в которой Черчилль «призывает народ очнуться, свергнуть коммунизм и только тогда Англия будет оказывать России помощь, а сейчас это не помощь, а вредительство».

Арестовали Маргариту Павловну через три дня после прихода медичек. 25 ноября ее привезли в Серпуховской отдел НКВД, где она оставалась еще две недели.

В протоколах 1939 и 1941 года сохранились сведения о первых 40 или 50 годах ее жизни. Они искажены необходимостью представить по возможности надежную защищающую от преследования биографию, которой Семашко держалась с начала 1930-х годов. Родилась в Баку в 1870 году. В одном варианте родители умерли, в другом – она их не знает, но «слышала, что мать моя была учительница и занималась с детьми в семье бывшего известного <...>адвоката Плевако, от которого внебрачным путем была и прижита». До трех (двух или двух с половиной) лет она воспитывалась в Сиротском доме в Тифлисе – «своих родственников я назвать не смогу. Некоторые уже померли. Некоторые потерялись из виду».

Из сиротского дома Маргариту (ее фамилия и отчество в это время неизвестны) взял на воспитание, а затем удочерил доктор гор. Тифлиса или профессор окулист Павел Андреевич (обычно) или Андрей Платонович (единожды в 1941 году) Умисов. С 8 лет она училась в Тифлисской гимназии и до 16 лет жила в семье Умисовых. В другом варианте удочеривший ее доктор был одинок. Умисов умер в 1889 году и на его средства Маргарита, вероятно, уже Умисова получила образование. Из Тифлиса она переехала в Петербург и поступила на курсы Венгрова/Венгровой/Венгровых. Единожды в заполненной в Казахстане карточке она с «12 лет жила в Москве». В 1889 (1890-1891) годах во время студенческих волнений Маргарита Умисова участвовала в оформлении подпольного журнала «Оса», редактором которого был Шахназаров. За участие в волнениях по постановлению прокурора Синода Победоносцева ее отправили на 20 месяцев в крепость Динабурга. Через 16 месяцев Умисову освободили. Хотя, проучившись четыре года, обучения она не закончила ввиду закрытия курсов из-за волнений, выйдя из крепости, Умисова получила аттестат со званием лекаря. (Если Семашко родилась в 1880 году, как следует из ее анкеты 1920 года, то в волнениях 1889-1891 годов она бы участвовать не могла. Редкие выступления студентов в это время и не назывались волнениями, в отличие от движения 1899 года, рядом с которым могла оказаться 19-летняя Маргарита Умисова. Весной 1899 же года за участие в университетских беспорядках в феврале-марте из Юрьева в Эривань под надзор полиции выслали студента Иравапара Шахназарова* (редактора  «Осы»?). В сентябре того же года он выехал обратно в Лифляндскую губернию. Если Умисова была причастна к тому же делу, то вряд ли ее наказание было строже. Собранные материалы не позволяют правдоподобно предположить причину, по которой в 1920 году (в двух анкетах) Семашко хотела считаться моложе. При этом из-за описанных выше обстоятельств в 1930-х годах ей нужно было быть старше. Сведения о журнале и его редакторе не разысканы.

После получения аттестата Маргарита жила в семье врача Бекетова, родственника Умисовых. Уехав в Монтерио (Франция, вероятно, это искаженное Монтрёй (Montreuil), пригород Парижа), около двух лет она работала в лаборатории Мечникова, после чего или одновременно с работой поступила на годичные курсы в «ин-те де-Бути» (Вероятно, в Институте Красоты – L'Institut de Beauté). Во Франции же Маргарита Умисова вышла замуж за юриста Андрея Александровича Семашко, с которым вскоре после окончания курсов «де-Бути» вернулась в Россию. Муж «довольно хорошо зарабатывал». До 1904 года Семашко жили в Тифлисе, выезжая в Москву, Батум, Кутаиси. Маргарита «несколько месяцев была на фронте войны с Японией». В другом варианте своей биографии она работала в лаборатории Мечникова с 1902 по 1908 год, и несколько месяцев была в организованной Мечниковым экспедиции в Индии.

После того как в 1913 году умер ее муж, Семашко работала надзирательницей (сиделкой, сестрой или воспитательницей?). За то, что ее воспитанница поранившись или в результате укола умерла от заражения крови, в 1914 году сиделку приговорили к 8 (или 5 годам) каторги и отправили в Ташкент. При советской власти, в 1917 году Семашко освободили, а 1918 году она 11 месяцев была врачом красногвардейского отряда имени Комузаева – «на передовых позициях под Оренбургом, где получила ранения. После ранений меня привезли в Москву». Реконструировать преображенную необходимостью и темпераментом биографию не удалось, но, очевидно, рассказ Семашко основан на реальных событиях. В Медицинских списках и среди врачей и объявлений офтальмологов Тифлиса Умисовых нет, но в конце 20-го века в Тифлисе Умисовы жили, в частности Абрам Георгиечвич и Иван Георгиевич. Была семья Умисовых и в Баку. Есть в Медицинском списке и врач Бекетов — знаменитый профессор-хирург Андрей Николаевич Бекетов, который служил и в Казани. Также среди дворян Тифлисской губернии был известен род фон-Вихман, представители которого жили и в Баку. Можно предположить, что, вписывая в паспорт в 1920 году «фон-Вихман», Маргарита Павловна опиралась на предание, подобное истории о семье Плевако. Курсы Венгровых в адресных книгах Петербурга не упомянуты, но в 1899 году по одному адресу жили Аделаида Яковлевна и Юлия Луиза Иогановна Венгер, а с 1900 года в справочнике упомянут провизор Владимир Кириллович Венгер. Можно предположить, что кто-то из них набирал курс учеников. Знакомые Семашко были убеждены, что «по развитию и манерам она происходит из интеллигентной семьи и знает языки, в частности французский». Популярность и действенность ее мазей подтверждает рассказ о посещении эстетических курсов. L'Institut de Beauté в Париже в начале 20-го века существовал.

Личность мужа юриста Андрея Александровича Семашко прояснить не удалось. Знакомым и на следствии она обмолвилась, что «муж был брат Наркомздрава Семашко». Сделав решительное утверждение, Семашко столь же решительно отмежевалась от фигуры наркома – «ни разу не встречались, знакомы не были, муж отношений не поддерживал, других родственников мужа не знаю». Брата Андрея  или юриста у будущего наркома не было. В полицейском формуляре 1904 года у Николая Семашко три младшие сестры и два брата – Владимир и Константин. Первый – агроном, второй – гимназист. Хотя рассказ о ранении и переезде в Москву прикрывает не упомянутые заключения 1919-1921-х годов, но эсер Георгий Колузаев в 1918 году в Ташкенте отрядом командовал. Если Семашко и была отправлена в 1914 году на каторгу в Ташкент, то после освобождения в 1917-м она оттуда уехала, а к 1919 году вернулась. В 1917 или 1918 году ее встречали на подмосковной даче. В это же время, скорее всего, Семашко бывала в Одессе, куда в 1919 году, напомним, она хотела вернуться.

В рассказах знакомых Маргарита Павловна беспечно размывала предусмотрительную надежность анкетной версии биографии. Рассказывала, что до революции ее сын был чиновником в Ташкенте, что он горный инженер и живет за границей, в Париже, что она с дочерью ехала в Россию, а муж с сыном за границу. И они не смогли съехаться, потому что ни ее, ни мужа не пустили обратно. В другом варианте у нее ее воспитанник был курсантом юнкерского училища. Расположенный к героине мужчина, который познакомился с ней на даче в 1917 году, вспоминал, что она «очень любит производить о себе выгодное впечатление, для этого иногда говорит неправду». Разочаровавшаяся в Семашко подруга выразилась решительнее: «из желания прихвастнуть, создать себе ореол славы иногда лжет».

На следствии ей пришлось восстанавливать герметичность биографии, объясняя, что сына не было, а о том, что он есть и живет в Париже, было сказано в шутку: «знакомые рассматривали фотографию одного совершенно чужого мне человека, стоящую у меня на столе и восхищались сходством со мною. Я чтобы освободиться от назойливых вопросов моих собеседников, сказала, что это мой сын. Фотография этого человека принадлежит одной семье, проживающей в Серпухове в доме ветеринарного врача, фамилию этих людей не помню». Возможно, это и не было отговоркой, а фотография была нужна для магического ритуала, которые хоть и реже, чем раньше, но проводились. В комнате Семашко нашли две ампулы (сейчас назвали бы их пузырьками). В одной – с надписью «Елена – 17» – находился свернутый рубль, В другой – с надписью «Николай, Анна» – кусочки материи. «У этой Ани сильно пил муж, я давала советы, что употреблять против пьянства». Сына не было, но «на воспитании находился некто Афонасович» шестнадцати лет, который ни в каких других учебных заведениях (очевидно, военных) не учился, но служил в Красной армии и пропал без вести, «уйдя с частями под командой Фрунзе».

Рассказов фельдшериц, вероятно, не было достаточно для оформления приговора по статье 58-10 п. 2 – «антисоветская агитация в военное время с использованием предрассудков», поэтому обвинение косметолога, как ее назвал следователь, дополнили «две сигнальные ракеты немецкого производства». Семашко с заключением смирилась и показания, уличавшие ее в агитации, частично подтвердила: «говорила Гитлер не придет, и вы никуда не езжайте <...> возможно, в тылу некоторые командиры кутят». От ракет же она яростно открещивалась: «никаких ракет у меня еврейского происхождения (выражаясь оскорбительно про данную национальность) черт ее побери никогда не находили и категорически заявляю, что ракеты не мои». В деле остались следы фабрикации: оформлена находка была днем обыска и ареста – 25 ноября, но описана в отдельном протоколе. В опросе свидетеля, ее подтверждающего, исправлено число с 27 на 25. Семашко спросили о ракетах 29 ноября, хотя допрашивали до этого 25-го и 26-го числа. Вероятно, они понадобились потому, что статья допускает разные наказания, а ракеты обосновывали расстрел, к которому Маргариту Павловну приговорили 7 декабря. На расписке в том, что приговор ей объявлен, Семашко вместо подписи поставила: «Ракеты не мои». 8 декабря ее перевели в тюрьму №2 (Сретенскую). 9 декабря начальник тюрьмы отправил в трибунал ее ходатайство о помиловании. В известных списках расстрелянных сведения о Семашко не разысканы, что оставляет надежду (небольшую, впрочем), что ей удалось выкрутиться. Помимо фотографического в НКВД сделали и рукописный портрет героини: «рост средний, фигура толстая, плечи спущенные, шея короткая, цвет волос с проседью, цвет глаз голубые, лицо круглое, лоб низкий, брови дугообразные, нос малый, рот малый, губы тонкие, подбородок прямой, уши малые». Вряд ли Маргарита Павловна была полезным агентом. Четырежды арестованная ни о соседях, ни о знакомицах, ни о разоблачивших ее медичках, подводящих под статью, словом не обмолвилась.

*В документе ошибочно указана статья 21, которая в УК 1926 года подразумевала расстрел. Иравапар Маркарович Шахназаров умер в Ереване в 1938 году. (Ф. Р4042. Оп. 1а. Д. 38. Л. 44. Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 15; Д. 247. Л. 99-103; Ф. 10035. Оп. 1. Д. 6258 (П-6732); Д. 15468 (37678); Ф. 102. Оп. 202. Д. 857ч1. л. 1 об.; nkvd.memo.ru; centrasia.org) 

Семеновы

Выступавшего в августе 1920 года в Крюковском лагере вместе с труппой Ивановского лагеря Георгия Васильевича Семенова перевели в Ивановский лагерь 9 июня 1920 года из Бутырской тюрьмы. Арестовали его 25 или 27 октября 1919 года. Семенов окончил Московскую гимназию имени М.В.Ломоносова и учился на втором курсе историко-филологического факультета Варшавского университета. Его брат, заполнивший анкету Красного Креста писал, что Георгий Семенов «учился в Кельцах». В Москву Георгий Васильевич приехал, чтобы забрать в Варшаву мать (не кровную, мать брата). В Москве он устроился корректором в «Известия совета раб. Крест. и солд депутатов». Не получив в Москве разрешения на переезд в Польшу, он поехал «по командировке в Витебск», рассчитывая оттуда добраться до Варшавы. В Полоцке его арестовали «за переход границы» и 10 ноября привезли в Москву. В тюрьме Семенов заболел и к весне 1920 года находился в Бутырской больнице. В это время ему был 21 год. Переход границы, вместе с отобранными у него частными письмами, стал шпионажем. 7 июня Семенова приговорили к заключению до конца Гражданской войны, после чего и перевели из тюрьмы в лагерь. 

Документа о приговоре ни ему, ни Красному Кресту получить не удалось, поэтому в просьбах применить амнистию и смягчить приговор ходатаи указывали не шпионаж, а «желание перейти демарк.<ационную> линию». Граница между РСФСР и Польшей еще не была установлена. Красный Крест, оберегая свою репутацию, снабжал описание обвинения пометой: «со слов». В Ивановском лагере Георгий Семенов оставался как минимум до мая 1921 года. В это время в просьбе о применении амнистии он все еще приговорен до конца войны но, уже не Гражданской, а польской. Поскольку мирный договор с Польшей был подписан в марте того же года, майское ходатайство могло послужить освобождению. (Ф. Р4042. Оп. 1а. Д. 31. Л. 46, 150; Оп. 15. Д. 849. Л. 4; Ф. 8419. Оп. 1. Д. 247 Л. 108, 109)

____

Ученый агроном – окончил Петровскую сельхозакадемию – Николай Александрович Семенов служил в Воронеже во «Всероссийском союзе сх Кооперации». В конце января 1920 года: «был командирован в Москву с поручением служебного характера и вез с собой деловую корреспонденцию и информационный материал: газеты и журналы исключительно для Правления <Сельхозсоюза>. Этот материал необходим Правлению для ознакомления с условиями местного рынка». 16 февраля на воронежском вокзале Семенова арестовали. Подозрение вызвал «информационный материал». 13 апреля он доехал до Москвы. К ноябрю Семенов оказался в Ивановском лагере и оставался там как минимум до конца января 1921 года (в ноябре-декабре ему исполнялось 32 года). За него просили снабдившие его «материалом» Сельхозсоюз, Наркомпрод и Наркомзем. Сначала – об освобождении, потом о применении амнистии (ее не применили), напоминали, что Семенова приговорили к заключению до конца войны с Польшей, а война к ноябрю-декабрю закончилась. В ВЧК при этом не могли найти его дело. В январе 1921 года Наркомзем и Наркомпрод дипломатично просили уже не об освобождении, а «об откомандировании его для работы в этих учреждениях». (Ф. 8419. Оп. 1. Д. 247 Л. 114-124)

Серебряков

К концу 1919 года служащему центрального управления Всеобуча Александру Клавдиевичу Серебрякову исполнилось 23 года. Родился он в городе Сольцы. В анкетах Александр Клавдиевич называл себя крестьянином. Его отец Клавдий Константинович – видный мещанин, почетный член городского вольного пожарного общества (медаль «За усердие»). В Мировую войну Александр Серебряков служил пехотным прапорщиком, с 1917 года – в «военных командировках». Арестовали Серебрякова 13 декабря 1919 года вместе с искусствоведом Лазаревским, его соседом по дому в Трубниковском переулке «по делу Всеобуча». Сначала он был в тюрьме особого отдела ВЧК на Лубянке 2, где он согласился с тем, что «работа во Всеобуче в сущности сводилась к саботажу», и рассказал, что ему было любопытно «лицо которое могло быть связано с белогвардейской организацией», и что Лазаревский мог его с таким познакомить. 

13 января 1920 года Серебрякова приговорили к заключению на все время Гражданской войны. 24 января его, а также арестованных по «делу Всеобуча» Лазаревского и Постникова, перевели в Бутырскую тюрьму. Лазаревского отправили в Ивановский лагерь 24 февраля. Вероятно, в этот же день перевели и Серебрякова. Весной он уже играл драгуна Робера в «M-ll Нитуш». С театром Серебрякова сближало и то, что в Москве он жил в квартире артистки 2-го Художественного театра Александровой <Е. П.?>. В сентябре освободили Постникова и Лазаревского, а Серебрякова в октябре должны были отправить в Екатеринбургский лагерь, но оставили в Москве и 20 октября освободили. Его оставшегося в Сольцах отца Клавдия Константиновича 28 сентября 1937 года приговорили к расстрелу и 9 октября расстреляли. (Ф. 10035. Оп. 1. Д.37451; Ф. Р.4042. Оп. 1а. Д. 31. Л. 84; Ф.Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 19, Д. 230. Л. 117; Фролова Л. А. За отвагу на пожаре. Псков, 2010; Открытый список)

Сечени

Графа Сечени – Балинта (Валентина) Сечени фон Сарвар-Фелшовидек, попавшего в плен в Мировую войну, после 6 августа 1920 года взяли в заложники. Он был среди 10 человек, которые, как сообщало Советское правительство, «разделят ту же судьбу, которая ожидает 10 комиссаров» Венгерской социалистической республики, арестованных в Венгрии. Сечени — в списках заключенных Валентин Эдмондович – с 7 июня 1919 года большую часть заключения находился в Новопесковском лагере*, где он пользовался правом работать (электромонтером) и оставаться в городе. В сентябре его перевели в Ивановский, но он выхлопотал возвращение и вернулся не позднее 31 декабря 1919 года. 25 декабря 1920 года правительство Хорти начало переговоры об обмене венгерских «участников революционного движения» на заложников в Советской России. После освобождения в 1921 году Валентин Эдмондович выехал в Венгрию. Скончался Балинт Сечени в 1954 году. *Новоспасский в источнике указан ошибочно (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 108. Л.6; Заклейменные властью; Голицына А. Н. Когда с вами Бог. Воспоминания. М., 2017. Ук.; Венгерская советская республика – первое государство трудящихся Венгрии: реферативный сборник. Будапешт. 1982. С. 185)

Сиверс

Бывшего офицера – «заведовал хозяйственной частью» – Федора Львовича Сиверса арестовали 16* августа 1919 года в Боровичском уезде, где он в своей усадьбе Надеждинское «жил хлебопашеством. Прокармливался с семьей». Ночевавшие у Сиверса инкогнито «два агента уголовного розыска»  провоцировали его вопросами: «не знаю ли я адресов комиссаров, и нет ли артиллерийского склада в Боровичах». Ответов они не получили, после чего пришел красноармеец и нашел два револьвера. В публикации история рассказана подробно. 18 октября Сиверса привезли в Москву. С этого времени и еще в июле, а скорее всего и в октябре 1920 года он находился в Ивановском лагере, откуда хлопотал об освобождении: «Я не занимался агитацией и подчинялся властям, видно из удостоверения: я трижды ходил пешком на комиссию, делая по 70 верст взад и вперед по морозам и вьюгам; по требованию властей волостного Совета являлся в волость, когда нужна была помощь» и сопровождал просьбы справками из сельсовета о своей службе. *По старому стилю 3 августа, эта дата указана в публикации. В отсмотренной анкете «3/16 августа». (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88 Л. 7,10; Д. 251. Л. 74; Д. 252. Л. 76; Заклейменные властью).

Скрабовский

Крестьянин Михаил Аркадьевич Скрабовский весной 1920 года «работал как хлебопашец у крестьян Тамбовского уезда. В апреле пожелал поехать на родину повидаться с Родней». 25 апреля его арестовали. Как предполагал Скрабовский, за попытку «пройти на родину в Ковенскую губернию» он был заключен в концентрационный лагерь до конца Гражданской войны. Сначала он был в Великих Луках. В Москву его привезли 20 мая. Осенью он находился в Ивановском лагере, откуда его должны были отправить в Екатеринбургский лагерь (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 19; Д. 252. Л. 80)

Слифкин

Сате Израйлевич Слифкин родился, вероятно, в Двинске. В этом городе летом 1920 года жили его родители. Слифкину в это время было 32 года. Арестовали его в Себеже при переходе границы. До ареста он работал чернорабочим в Лондоне – «заработок среднемесячный 2 фунта стерлингов» – и состоял в партии «Социалрев. Анарх». В лагере он находился «как эмигрант из Лондона для выяснения легитимности перехода границы» (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 252. Л. 75). 

Соколова

Вильгельмина Федоровна Соколова родилась в Финляндии, работала белошвейкой. К 1920 году она вместе с мужем Василием Ивановичем жила в Москве. Арестовали обоих 27 апреля 1920 года «по делу Шумского». Борис Николаевич Шумский жил в их доме на Молчановке, Соколов – «секретарь домового комитета и с Шумским знаком был только по делам комитета». Приговорили Соколовых 19 августа к заключению до конца Гражданской войны. Василия Ивановича к лету 1920 года отправили в Нижне-Тагильский лагерь. Вильгельмина Федоровна тем же летом была в Бутырской тюрьме, а в январе 1921 года – в Ивановском лагере. Красный Крест хлопотал об освобождении пожилых людей. В возрасте Вильгельмина Федоровна путалась: в июне 1920 года она писала, что ей 64 года, а в январе 1921-го – что ей 67, а мужу 64. В просьбе Красного Креста они «оба 67 летние старики». К 1 апреля 1921 года приговор Соколовой изменили на 2 года заключения, а к 30 августа ее освободили. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88.Л. 26; Д. 248. Л. 96-102 )

Соллогуб

Бывшая фрейлина и энтузиастка генеалогии Елена Федоровна Соллогуб в 1917 году работала в Центропленбеже, а к осени 1920 -го – счетоводом в 1-й женской трудовой артели и вечерами вела занятия во Дворце Искусства на Поварской. Арестовали ее 15 сентября 1920 года «за шпионаж» по делу арестованных на следующий день супругов Александра и Софьи Куракиных. Обвинили Соллогуб: «в знакомстве с совершенно мне неизвестным шпионом Ленцем» (ротмистром Л. Ленцем?). До середины ноября она находилась в тюрьме МЧК в Кисельном переулке и просила перевести ее в Бутырскую тюрьму. К концу ноября ее перевели в Пугачевсую башню. Хлопотали за Соллогуб Ольга Константиновна Толстая и Татьяна Львовна Сухотина-Толстая, с семьей которых она была давно знакома. Во время ареста Соллогуб было 46 лет, в анкетах, заполненных ее знакомыми, – от 40 (О. Т.) до 45-50 (Т. С-Т.). 3 декабря 1921 года Соллогуб «осуждена принимая во внимание амнистию на 2 года лагеря». В списках заключенных Красного Креста эта дата указывается как день ареста, вероятно, потому, что от нее считался срок заключения. После приговора ее перевели в Ивановский лагерь. Оставалась она там до июня. В августе она уже была заключенной Новоспасского лагеря, куда ее перевели из Новопесковского (в большинстве списков) или Ордынского, и просила Красный крест «снять  обвинение в шпионаже, которое значится в моей регистрационной карточке», которое очевидно затрудняло получение послаблений и хлопоты об освобождении, но «Красный Крест лишен возможности исполнить вашу просьбу». По амнистии освободили Елену Федоровну в конце мая – первых числах июня 1922 года. В начале 1930-х годов она жила в ссылке. В 1935 году Елена Федоровна скончалась. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 81. Л. 34-42; Д. 244. Л. 96-106; Ф. Р3917. Оп. 3. Д. 1409; Савелов Л. М. Воспоминания М., 2015. Указатель.)

Соловьевы

В Троицкой церкви в селе Никандрове Боровичевского уезда священник Николай Николаевич Соловьев начал служить осенью 1889 года после окончания Новгородской семинарии. 9 августа 1919 года к ним в дом пришли два человека и «попросили их накормить, заявив что они очень голодные». Жена священника Анастасия Ивановна (54 лет) их «по просьбе своего мужа накормила как голодных людей». Соловьевы же, пообедав отдельно, пошли в баню. Когда вернулись, их арестовали, обвинив в «укрывательстве дезертиров и контрреволюционеров» – накормленные были агентами Боровической УЧК. Соловьевых они пришли разоблачить, заранее поместив в уездной газете заметку – «злостный донос» об укрывателях. Соловьев объяснял, что в тот же день сообщил бы о пришедших:  «При поездке в Откушскую Часовню по служебным обязанностям, если бы не появились в нашем доме агенты <...> и арестованием меня не лишили меня возможности это сделать». В октябре Соловьевы оказались в Ивановском лагере. Оттуда в начале ноября они просили о теплых вещах и возвращении конфискованного имущества. В списке, составленном к 1 декабря, их нет. После освобождения Соловьевы вернулись в Никандрово, Николай Николаевич продолжил служить в церкви, сначала в Троицкой, а когда ее закрыли – в часовне Флора и Лавра. Во время коллективизации семья священника укрывала детей раскулаченных. Несколько месяцев они спасали Екатерину  Петровну Молчанову будущую мать историка Никандрова монастыря Г. С.  Соболевой.  В мае 1936 года в никандровскую церковь был направлен новый священник, что по уточнению Соболевой,  означало, что Николай Николаевич по немощи, болезни или по причине смерти уже служить не мог. Тогда же – в 1936 – 1937 году – умерла и Анастасия Ивановна. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 244. Л. 89; Заклейменные властью; сайт Свято-Троице Никандрова женского монастыря. nikandrovmonastyr.ru)

___

Подруга Клавдии Георгиевны Соловьевой Мария Короткова, служившая с ней вместе в пожарно-страховом отделе ВСНХ, в августе 1919 года рассказала своему знакомому о том, что есть организация, которая переправляет офицеров через в фронт к Деникину. Знакомого Коротковой арестовала МЧК, а когда его выпустили, он стал упрашивать Короткову переправить его. Об организации Короткова слышала от знакомого Соловьевой. Этого знакомого ни они, ни МЧК не нашли. 7 сентября арестовали Короткову, а в ночь на 8 сентября – Соловьеву и ее отца. Барышень – Соловьевой 23 или 24 года, Коротковой 21 – за укрывательство белогвардейской организации приговорили к лагерям до конца Гражданской войны. Отца Соловьевой Георгия Николаевича – бухгалтера в Горпродукте – к принудительным работам за хранение оружия (в квартире нашли два револьвера). Соловьеву удалось выхлопотать освобождение – вероятно на поруки его жены – и в конце ноября его выпустили из Бутырской тюрьмы, где они все были. Его дочь сначала отправили в Андроньевский лагерь, и через несколько недель перевели в Ивановский, откуда ее 29 декабря освободили. Короткова оставалась в заключении еще в 1921 году. Осторожно можно предположить (совпадает ФИО и год рождения), что Клавдия Георгиевна к концу 1960-х годов жила в Саратове и умерла в 1968 году. (Ф. 10035. Оп. 1. Д. 55467.Л. 18,32, 40, 41,46, 49, 66, 68, 69, 73, 83, 103, 104; Неофициальный сайт Воскресенского кладбища г. Саратова – воскресенскоекладбище64.рф)

Тавастшерна / Товастшерна

Бывшего офицера Владимира Яльмаровича Тавастшерну как «участника белогвардейской организации» арестовали 3 марта 1919 года. До августа 1917 года он служил в армии, а с 1918 года преподавал на военно-железнодорожных курсах. В Ивановском лагере приговоренный к заключению до конца Гражданской войны Тавастшерна находился уже в конце сентября 1919 года*. В январе 1920 года он был товарищем председателя Просветительского кружка. В лагере он оставался, вероятно, еще в июле. После освобождения он женился на Валентине Николаевне Трестер, с которой  выступал на ивановских концертах. К середине 1920-х Владимир Ялмарович работал в ВСНХ. Он  отмечен в квартире на Молчановке в справочниках 1924-1925-х годов. Затем они развелись. К началу 1930-х на Молчановке осталась жить с матерью их дочь. Тавастшерна как минимум до 1936 года работал редактором и отвечал за иллюстрации в «Военной энциклопедии». *В публикации анкеты Тавсташерны дата ее заполнения – 28 апреля – реконструирована ошибочно. В это время Ивановский лагерь еще не был открыт. Вероятно, римская IX сентябрь, разобрана как IV – апрель. (Ф. Р393. Оп. 89. Д. 92 Л. 16; Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 7, 10, 13; Заклейменные властью; Архив «Мемориала»; Советская военная Энциклопедия. Т. 2. М., 1933. С. 2; Вся Москва). 

Тальберг

Мичмана Александра Александровича Тальбега арестовали 19 июля 1919 года во время учебного плавания и привезли в Кронштадт. Он только что окончил Морское училище дальнего плавания, а до этого училище св. Екатерины (Катариненшуле), Тальберг – швед из лютеранской семьи. До 9 июля, когда его отправили в Москву, он находился в Петроградской тюрьме. К концу сентября, не позднее 25-го, Тальберг находился в Ивановском лагере и считался заложником, приговоренным к заключению до конца Гражданской войны. В феврале 1920 года он выступал в составе трио в программе третьего концерта-кабаре. В марте 1921 года по объявленной по случаю 7 ноября 1920 года амнистии его заключение ограничили тремя годами. И уже в мае комиссия Управления принудительных работ постановила «ввиду хорошего отзыва коменданта лагеря и за отбытием половины положенного по амнистии срока наказания возбудить ходатайство перед губернской распределительной комиссией о досрочном освобождении» Тальберга. В Ивановском лагере он еще в августе 1922 года получал добавочную передачу Красного Креста из-за малокровия и общего истощения. (Ф. Р4042. Оп.1а. Д. 31. Л. 46; Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 7, 10, 13, 17, 35; Д. 159. Л. 230; Д. 257. Л. 40; Заклейменные  властью). 

Тарачков

Бывший генерал-майор, артиллерист Михаил Николаевич Тарачков в апреле 1918 года служил в штабе Рязанской дивизии Красной армии. 12 апреля его арестовали за то, что он вступил в «Общество взаимопомощи семьям бывших офицеров 35-й Артбригады имени Гобято», чтобы его семья могла получать продукты. Из Рязани арестованного Тарачкова отправили в Москву и в Бутырскую тюрьму. Приговоренный к заключению до конца Гражданской войны к сентябрю 1919 года Тарачков находился в Ивановском лагере. 27 сентября он был «вывезен из лагеря». 23 октября и 5 декабря оставшаяся в Рязани его жена Мария Платоновна пыталась получить сведения о Тарачкове. Красный Крест сообщил, что Трачкова приговорили к заключению до конца Гражданской войны. В других лагерных списках он не упоминается. Вместе с ним из лагеря увезли Всеволода Геннадиевича Сушко, который упомянут в расстрельном списке. Можно предположить, что Михаила Николаевича также казнили за взрыв в Леонтьевском переулке. В эти дни в конце сентября 1919 года расстреливали заложников «в порядке Красного террора» (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 13; Заклейменные властью; Рязанский Мартиролог, stopgulag.org).

Тармосин

В Москве землепашец из Веневского уезда Ермил Прокофьевич Тармосин «служил железнодорожным младшим унтер-офицером на Павелецком вокзале». Уволившись со службы – в декабре 1919 года ему 59 лет – к 1917 году «в качестве доверенного от артели обслуживал кожевенный склад» – сначала на Варварке, а затем на Золоторожской улице. Арестовали Тармосина 12 ноября 1918 года. 7 февраля 1919 года за «прежнюю службу» его приговорили в заключению до конца Гражданской войны, к концу декабря 1919 года перевели в Ивановский лагерь. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 7; Д. 257. Л. 41)

Таурин

Заключенный Таурин находился в Ивановском лагере в 1920 году. К сентябрю «как латыш» он был переведен в Андроньевский лагерь. Предположительно, это Иван Яковлевич Таурин, которого освободили по амнистии для иностранных подданных в 1922 году. Он в это время мог находится в Екатеринбургском лагере, куда Ивана Таурина отправили из Андроньевского.  (Ф. Р4042. Оп. 16. Д. 1. Л. 68; Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 23; Ф. Р5209. Оп. 1. Д. 165). 

Терентьевы

Работавшую конторщицей в Губпродкоме Марию Михайловну Терентьеву арестовали в Воронеже 10 июля 1919 года как заложницу за мужа – полковника Николая Терентьева, который в это время уже служил в Красной армии. Вместе с Марией Михайловной заложницами за отца стали ее дочери: восемнадцатилетняя студентка медичка Воронежского университета, сестра милосердия Нина и четырнадцатилетняя гимназистка Галина. 20 июля Галину освободили, а ее сестру и мать отправили в Андроньевский лагерь в Москве. В Ивановский их перевели к 1 ноября. Из лагеря они просили освободить хотя бы Нину, чтобы она могла помогать младшей сестре. В списке ивановских заключенных, составленном через месяц, на 1 декабря Терентьевых нет. Возможно, Нина Николаевна после освобождения осталась в Москве и в 1927 году работала в журнале «Война и Техника» (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 257. Л. 4, 5; Заклейменные властью; Вся Москва). 

Терещенко

К июлю 1920 года в Ивановском лагере оказалась Даша (так в анкете) Аверьяновна Терещенко: чернорабочая, неграмотная, 23 года. Работала она в Полоцке «по домашнему хозяйству», где и была «арестована по злобе». Когда – Дарья Аверьяновна не помнила. В Ивановском лагере она оставалась еще в октябре 1920 года. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 15; Д. 259 Л. 75)

Тизенгаузены

Агронома Георгия Константиновича (фон) Тизенгаузена арестовали в Рязани, где он служил в Министерстве продовольствия, 24 августа 1919 года. 14 октября его отправили в Москву. До начала декабря он, вероятно, был в тюрьме на Лубянке, где его допрашивали. Среди заключенных Ивановского лагеря Георгий Константинович перечислен в списке, составленном между концом декабря 1919 и 28 июля 1920 года. Весной 1921 года в Покровском лагере находился Николай Константинович Тизенгаузен. Можно предположить, что это брат Георгия. Его «обвинение неизвестно». 4 марта срок его заключения сократили до 8 месяцев. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 82. Л. 46; Д. 88. Л. 7; Д. 257. Л. 36; Заклейменные властью). 

___

Зинаиду Петровну Тизенгаузен (в девичестве Вейнер) арестовали в Петрограде в ночь с 27 на 28 мая 1919 года. Повод к аресту – «отсутствие мужа». 6 июля ее отправили и 8-го привезли в Москву. Вероятно, сначала ее отправили в Новоспасский лагерь, где у нее был сердечный приступ, поскольку с 26 августа по 24 сентября она, числясь заключенной этого лагеря, лечилась в лечебнице доктора Шимана на Яузском бульваре (лечебница Св. Андрея):  «страдает повреждением сердечных мышц» или  «перерождением сердечной мышцы». Кроме того, годом ранее, в июле 1918 года, у Зинаиды Петровны была удалена почка. В это время ей было 42 года. Трое ее детей остались в Петрограде. Пятнадцатилетний сын учился в Московской гимназии, как ее называла по инерции Зинаида Петровна. В октябре  Тизенгаузен, вероятно, перевели в Ивановский лагерь. «Как заложница за мужа» она числится в списке заключенных Ивановского лагеря, составленном на 1 декабря 1919 года. Ее муж Дмитрий Орестович Тизенгаузен до марта 1917 года был якутским вице-губернатором. С 1918 по 1920 год он жил в Тобольске и Омске – и при Колчаке, и при Советской власти. Числясь ивановской заключенной, Тизенгаузен по причине больного сердца с 30 октября находилась в Брестской больнице и оставалась там до начала 1921 года, когда снова хлопотала об освобождении: «никогда политикой не занималась <..> по всем декретам  подхожу под амнистию». В мае Зинаиду Петровну освободили. В 1927 году  ее отправили в трехлетнюю ссылку. Умерла Зинаида Петровна в 1968 году. История ее заключения осталась в семейном предании: «Зинаиду Петровну тоже арестовывали несколько раз, причем допрашивал ее сам Дзержинский. Ее даже выводили на расстрел. Дважды! Но не расстреляли и даже почему-то отпустили вовсе». Дмитрия Орестовича расстреляли в 1937 году. Их дочь Елена умерла в блокаду в 1941 году. Из четырех сыновей двое были расстреляны: Орест (Эрнст) в 1937 году, Владимир – в 1941-м. Алексей несколько раз был в тюрьме, ссылке и лагерях. Освобожден в 1953 году. В 1970 году Алексей Дмитриевич скончался. Андрей Дмитриевич был в Крыму с армией Врангеля, эвакуировался  в 1918 году,  умер в Бельгии в 1996 году. В анкете Красного Креста 1921 года Тизенгаузен упоминает четверых детей и троих сыновей, вероятно, умалчивая об Андрее. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 10; Д. 255. Л. 103-107; Д. 257. Л. 61-64; Заклейменные властью; Папков С, Сергиенко В., Темникова А., Фаликова М. Дерево с могучими корнями (памяти Дмитрия Орестовича Тизенгаузена) // Голоса Сибири литературно-художественный альманах. Вып. 1. Кемерово 2005. С. 502-504, memorial.krsk.ru/Articles/2004/2004Tizen.htm)

Тимашев 

В 1918 году есаул, сын генерала Александр Леонидович Тимашев служил в армии Колчака. В декабре 1920 года его «за службу у белых» арестовали при регистрации офицеров и отправили в Москву. Сначала он находился в Кожуховском лагере, из которого его перевели в Ивановский. Его отец Леонид Петрович Тимашев с 1922 года служил в Красной армии. В  марте 1922 года Александр Леонидович просил выяснить, пересмотрели ли его приговор. В лагере он оставался еще 16 июня. Вскоре Тимашева освободили, поскольку 27 июня «при возвращении в Москву» он вновь был арестован «по подозрению в шпионаже». 13 декабря его отправили в Бутырскую тюрьму. В 1934 году его снова арестовали, в 1935-м осудили на 5 лет лагерей. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 176.Л. 13; Д. 345. Л. 306; Заклейменные властью; «Офицеры руск. имп. арм.». ria1914.info)

Тимирев

Чиновник, земский деятель, член трех Государственных дум Константин Николаевич Тимирев с марта 1917 года входил во временный комитет Государственной думы. Арестовали его в Петрограде в мае 1919 года. 18 сентября его отправили в Москву. К 1 декабря 1919 года и, вероятно, еще летом 1920 года Тимирев находился  в Ивановском лагере. (Ф. Р8419. Оп. 1. Д. 88. Л. 7, 10; Заклейменные властью; Николаев А. Б. Тимирев // Государственная дума Российской империи: 1906-1917. Энциклопедия. М., 2008.)