Дмитровский музей и Дмитлаг
Адрес: Дмитров, улица Минина, д. 4.
Территория Борисо-Глебского Монастыря. 2017 г. С 1926 года часть помещений занимал «Государственный показательный музей местного края».
Столкновение музея и органов ОГПУ стало первым противостоянием между чекистами-строителями и горожанами, положившим конец золотому десятилетию музея (1922-1932 гг.).
«Они встретились утром, в выходной день, под гулкими сводами развенчанного собора. И пошли по залам, вдоль сумрачных иконостасов и стеклянных витрин краевого музея».
(Миров Роман. Два Дмитрова // Газета «Ударник». 1936 г. № 97)
Так описана встреча краеведа и двух его случайных знакомых, строителей канала, бывших каналоармейцев, в краеведческом музее Дмитрова. Но до того, как в городе обосновалось Управление строительства и Дмитлага, музей находился не в Успенском соборе Дмитровского кремля, а в Борисоглебском монастыре. С его переселением связана довольно трагическая история.
Наверное, первым исследователем тех событий можно считать научного сотрудника музея-заповедника «Дмитровский кремль» Ромуальда Федоровича Хохлова. Все началось с фотографии, на которой запечатлены бывшие сотрудники музея, сотрудники РИКа (районного исполнительного комитета), представители органов народного образования и члены правительственной комиссии 1932 г. в Дмитрове. Их судьба заинтересовала Ромуальда Федоровича, и постепенно он узнал, что случилось в начале 1930-х гг.
Еще летом 1932 года, до образования Дмитлага, появились проблемы с размещением аппарата управления гигантской стройки. В Дмитров прибыл начальник, чуть позже зам. начальника, ГУЛАГа ОГПУ Лазарь Иосифович Коган и решил, что территория монастыря для управления подходит идеально.
«Музей Дмитровского края был вынужден пойти на сокращение своей площади для предоставления уголка аппарату этого большого строительства», – писала местная газета. Но «уголка» чекистам оказалось недостаточно, а Дмитровский музей, возглавляемый Кириллом Алексеевичем Соловьевым, совсем не хотел ужиматься. В планах амбициозного талантливого директора было дальнейшее развитие музея. Уже тогда ему удалось за небольшой период времени создать один из крупнейших местных музеев не только Подмосковья, но и России, бывший тогда базовым, образцово-показательным музеем краеведения.
Проект расширения Дмитровского музея за счет пристройки к Успенскому собору. Не реализован. 1932 г.
Из воспоминаний Н. А. Елизаровой-Соловьевой, жены Кирилла Соловьева:
«Дмитровский музей, начавший свою работу в одной небольшой комнате, стал к 1931 году занимать 38 экспозиционных залов, где размещалось до 10 тысяч экспонатов на площади, составлявшей свыше 1500 кв. м. Кроме того, он оброс еще рядом вспомогательных учреждений: при нем была создана и бесперебойно работала метеорологическая станция, имелась научная библиотека, насчитывавшая свыше 16 тысяч томов, имелись довольно крупная фототека и научный архив музея, состоявший из трех фондов: 1) Вотчинного архива усадеб (декабристов Норовых, Салтыкова-Щедрина из его усадьбы Ермолино, архивы Апраксиных, Оболенских и Голицыных); 2) Архив духовного Правления и 3) Научный архив – рукописи работ, экспозиционные планы, материалы исследований научных сотрудников и др. <…> Собранные интересные, ценные коллекции живописи, художественного фарфора и керамики, скульптуры, мебели, бытовой утвари, оружия, памятников древнерусского искусства и народного быта, а также коллекции по геологии, ботанике, зоологии, по истории края и пр. стали все более и более привлекать самые разнообразные группы посетителей: школьников, учителей, студентов, рабочих и мастеров-умельцев, колхозников, а также научных работников Москвы и областных центров и разных специалистов. Музей стал обслуживать десятки тысяч посетителей (до 40–50 тысяч ежегодно). Необходимость в нем все возрастала. Он стал известен и далеко за пределами Московской области, и Кирилл Алексеевич отдавал все свои молодые силы своему “детищу” вплоть до 1932 года. За эти годы значительно вырос и коллектив музея. В нем были и свои историки: Михайловская А. И., Смирнов И. А., Померанцев М. С. и этнограф Соловьев К. А. Естественники: Шаховская А. Д., Немкова А. Г. и Л. Гоббе и специалисты по сельскому хозяйству – агрономы: Караваев Н. С. и Рынкевич и научный работник по изучению промышленности и промыслов Елизаров Н. А. Музей обслуживали художники В. М. Голицын и Любимов. При музее работали ученый совет и Общество краеведения, куда входили и учителя, и врачи, и инженеры, и агрономы, и др. специалисты, и местные любители-краеведы».
(Елизарова-Соловьева Н. А. Воспоминания. М., 2005. С. 122–123)
В то время, когда велась работа над открытием новой экспозиции, готовился к выпуску очередной сборник трудов, из РИКа была получена телефонограмма (8 июня 1932 г.) незамедлительно вывезти из монастыря экспонаты, по сути это было закрытие музея. В рабочем дневнике, который вел сотрудник музея Иван Александрович Смирнов, появилась запись: «Музей сдан каналу! Консервация музея…»
Музею предложили перебраться в Успенский собор кремля, помещение, не подходящее из-за сырости и малой территории. Идея использовать Успенский собор для культурных нужд возникла еще во время борьбы с колокольным звоном.
«Здание собора вполне бы пригодилось для разрешения кризиса жилплощади культурного строительства».
(Газета «Ударник». № 134–135, 1932 г.)
«Когда прибыли на канал первые этапы, три года назад, в Дмитрове нужно было открывать рот, чтобы не оглохнуть от колоколов», – рассказывает начальник отряда, бывший каналоармеец, значкист Роман Миров.
Кирилл Алексеевич и его коллеги не смирились и обратились в Мособлисполком (МОИК), но тот поддержал ОГПУ. За музей заступился Наркомат просвещения РСФСР. Чуть позже к делу привлекли ВЦИК. Конфликт местного масштаба перерос в схватку между высшими органами советской власти и ОГПУ. Параллельно музейщики пытались найти компромисс с Управлением строительства – предлагали, например, просторный, красивый кирпичный дом Тугариновых в Заречье, вблизи самой трассы будущего канала, но Коган в грубой форме ответил на предложение:
«И не подумаю, и не вам диктовать мне, только попробуйте задержать мой переезд».
(Елизарова-Соловьева Н. А. Воспоминания. М., 2005. С. 161)
Трагической развязки, скорее всего, тогда никто не предполагал. Информация о борьбе музея с Управлением строительства фиксировалась в дневнике Смирнова, перемежаясь с записями о текущей жизни. Например, так выглядел один из дней 1932 г.:
«Июнь 11 <...> Масса экскурсий. Приехал Троицкий [из МОНО]! Нет представителя Канал-Строя. Получена подпись Бубнова – пересмотреть дело в Облисполкоме. Одна из лучших моих экскурсий».
(Архив МЗДК. Ф. 36. Оп. 1. Д. 91. Л. 39)
Нарком просвещения Андрей Сергеевич Бубнов (репрессирован в 1937 г.) 17 июня 1932 г. отправил протест в МОИК:
«Из всех музеев, находящихся в ведении МОНО, Дмитровский музей является наиболее ценным для политико-просветительной и школьной работы. <…> свертывание этого музея <…> неизбежно приведет к гибели целого ряда комплексных экспонатов. <…> Наркомпрос полагает, что местный РИК должен обеспечить потребную для каналстроя жилую площадь не путем ликвидации ценнейшего научного и политико-просветительного учреждения, а приспособлением других зданий». После чего из Москвы позвонили с приказанием “обождать”».
(Архив МЗДК. Ф. 36. Оп. 1. Д. 91)
Коган не ждал решений органов власти из Москвы. Пока еще шли переговоры с музеем, но нервная атмосфера ощущается по дневниковым записям. То решено отдать канальцам пять комнат отдела фабрик и заводов без всяких договоров, то – два здания. Одновременно идет сворачивание экспозиций, подготовка к открытию новой, упаковка экспонатов, обдумывание дальнейшей работы с каналом по сохранению истории его строительства, но Когану уже надоели разговоры, да он и не думал уступать - ему нужен был монастырь, стратегические цели просвещения его не волновали. «Канал у прокурора. “Разорваны дипломатические отношения” – фраза канала!», – появляется запись у Смирнова. А позже: «По-видимому, дело проиграно. Бубнов ущемлен!»
Нарком просвещения обратился во ВЦИК. Была образована правительственная комиссия, в состав которой вошли нарком юстиции РСФСР Николай Васильевич Крыленко (репрессирован в 1938 г.), член президиума ВЦИК Петр Гермогенович Смидович, зав. сектором науки Наркомпроса Агол, представитель Наркомпроса Натан Александрович Шнеерсон (репрессирован вместе с сыном-десятиклассником в 1937 году «за связь с Тухачевским»), Л. И. Коган. К приезду комиссии подготовили выставку. Коган использовал ее для нападок на Соловьева: «Вот посмотрите, – говорил он, – разве Соловьев не извращенец – женские рубахи собирает».
После работы комиссии музей продолжал оставаться в неопределенном положении. После работы комиссии музей продолжал оставаться в неопределенном положении. Окончательного решения не было. Больничную башню отдали под склад для хранения посылок заключенным. При этом было даже обещание Управления строительства построить здание музея силами ОГПУ, для сотрудников ОГПУ проводили экскурсии.
В ноябре музей подвергается новой волне нападок со стороны Управления строительства канала.
«4 ноября. Бумага из лагеря в НКПрос о выселении музея в собор и т. д. Снимание кладбища. Последние, напрасные, экспозиционные труды в синей комнате (развертывание матер. о церкви и т. д.) Видимо показа музея с 9 числа не будет. <…> Соловьев едет к Когану в Москву. Списывание надписей на кладбище. По-видимому день перелома всей работы в б. Бор. Глеб. мон-ре в сторону ее ликвидации и перенесения в другое место. <…> 5 ноября. Появление начатков забора между нами и лагерем».
(Архив МЗДК. Ф. 36. Оп. 1. Д. 92. Л. 63)
Кладбище Борисоглебского монастыря перед уничтожением. 1932 г.
Готовится открытие новой экспозиции, ОГПУ грозит, что все равно не пустит посетителей, но музей продолжает работу несмотря ни на что:
«Что ГПУ говорит, что оно не пустит сюда народ – еще не значит нам лениться! У нас будет нравственное оправдание, что мы сделали все».
(Архив МЗДК. Ф. 36. Оп. 1. Д. 92. Л. 64)
На экскурсии в конце 1932 г. ходят только работники Москваволгостроя, Коган настаивает на переселении в Успенский собор. Должны были подписать договор о его подготовке к переселению музея (утепление низа собора, кладка печи, вставка стекла наверху, установка двери в среднюю часть), но в начале 1933 г. становится ясно, что Коган никакого договора о переселении музея в собор подписывать не будет. «Дипломатия закончилась»…
Интересна запись в дневнике, где описаны впечатления Смирнова от школы: «10 января 1933 г. Ужасное впечатление от отсутствия у учащихся сведений, неумения ориентироваться в источниках, вражда внутри педагогов (физ. и мат.). Невежество учащихся! Вообще катастрофа!» Дневниковые записи Ивана Смирнова обрываются 20 января. В его трудовом списке в этот день значится:
«Выбыл. Основание: протокол обыска».
(Архив МЗДК. Ф. 36. Оп. 1. Д. 3)
Тогда были арестованы все сотрудники музея и отправлены в Бутырскую тюрьму. Через несколько месяцев их отпустили без права возвращения в Дмитров.
О непонимании причин арестов и их неожиданности не только для самих арестованных говорит такой факт. Вновь назначенный директор музея Ивкин 29 мая 1933 г. писал инспектору труда Дмитровского района:
«Музей Дмитровского края просит дать разъяснение о порядке выплаты зарплаты сотрудникам музея, арестованным особым отделом в начале января и освобожденным в апреле. Причины ареста музею неизвестны».
(Архив МЗДК. Ф. 36. Оп. 1. Д. 91. Л. 71/об.)
Много позже сам Кирилл Алексеевич Соловьев рассказал о тех событиях Р. Ф. Хохлову. Следователи ОГПУ пытались обвинить арестованных в подготовке покушения на Сталина и добились признания у одного из запуганных сотрудников, но твердая позиция Соловьева, его отказ подписывать сфабрикованное обвинение привели к тому, что в апреле 1933 г. всех арестованных выпустили из тюрьмы. Сам Соловьев, арестованный в январе 1933 года, вышел на свободу весной.
После того, как строптивых сотрудников устранили, музей выселили из монастыря. О сохранности экспонатов беспокоиться было некому, несколько месяцев они в ящиках пролежали в снегу и талой воде во дворе Дмитровского РИКа, только летом их перевезли заключенные работники канала в Успенский собор кремля. Многое было потеряно, испорчено или растащено. Об одной такой невосполнимой потере вспоминала Надежда Алексеевна Елизарова, жена К. А. Соловьева. Во время раскопок территории, уходившей под трассу канала, у д. Шустино вскрыли хорошо сохранившееся захоронение родовитой девушки. Для перевозки находки Кириллу Алексеевичу в Управлении канала
«...дали лошадь с полком (плоской большой платформой на колесах, — прим. авт.), кучера и четырех людей из заключенных, присланных к работам на канале. <…> В Дмитрове этот новый экспонат музея произвел настоящую сенсацию. Толпами шли посетители взглянуть на диковинную славянскую 45-пудовую богатую княгиню, как ее прозвали дмитровчане <…> Но, увы, дальнейшая судьба этого экспоната сложилась весьма печально. При небрежной и, видимо, безнадзорной перевозке его зимою из здания монастыря <…> в здание собора <…> в связи с передачей монастыря Управлению строительством канала, этот ценнейший экспонат развалился в дровнях и перекувырнулся в рыхлый снег, там и пропал, видимо, потому, что рыться в снегу и разыскивать его было некому».
(Елизарова-Соловьева Н. А. Воспоминания. М., 2005. С. 159)
Как писал Р. Ф. Хохлов в 1980-е гг., только с 1936 года, с приходом в музей нового директора хорошего организатора и увлеченного краеведа Василия Васильевича Минина удалось наладить работу музея и собрать подготовленных людей, но в целом образовательный и культурный уровень этих сотрудников был довольно низок по сравнению с прежним составом. Дух постоянного поиска и эксперимента был утрачен. Самым печальным стала практика передачи экспонатов в другие музеи, библиотеки и архивы. Так уникальные экспонаты, собранные до 1933 г. Дмитровским музеем, оказались в музее М. Ю. Лермонтова в Тарханах, Государственном литературном музее А. С. Пушкина в Москве, Музее древнерусского искусства Андрея Рублева, Загорском историко-архитектурном и художественном музее, Российской государственной библиотеке, Библиотеке иностранной литературы и т. д.
По оценкам местных краеведов возрождение музея началось лишь с 1970-х гг., когда коллектив научных сотрудников стали пополнять квалифицированные кадры. Только на рубеже 1970-80-х гг. выделили средства на реконструкцию музея.
Соловьев вскоре стал работать в Останкинском музее, сначала заместителем директора по научной части, затем — директором, защитил диссертацию на соискание ученой степени доктора искусствоведения, удостоен звания профессора. Умер он в 1966 году и похоронен в Дмитрове, где трудился 13 лет.
Смирнов несколько лет проработал в музеях Юрьева-Польского и Калуги, затем возвратился в Дмитров и продолжал сотрудничать в местном музее в качестве внештатного консультанта. В 1942 году его снова арестовали и выслали на Север, откуда он уже не вернулся.
Источники, литература, ссылки:
Миров Роман. Два Дмитрова // Газета «Ударник». № 97, 1936 г.
Газета «Ударник». № 134–135, 1932 г.
Елизарова-Соловьева Н. А. Воспоминания. М., 2005 г.
Архив МЗДК. Ф. 36. Оп. 1. Д. 91. Фонд И. А. Смирнова. Рабочий дневник И. А. Смирнова. Февраль 1931 г. – октябрь 1933 г. Л. 38
Архив МЗДК. Ф. 36. Оп. 1. Д. 91
Архив МЗДК. Ф. 36. Оп. 1. Д. 92
Хохлов Р. Ф. «Дело» местного масштаба: по следам старой фотографии // Советская культура. № 135 (10 ноября), 1988 г.
Архив МЗДК. Ф. 36. Оп. 1. Д. 3. Фонд И. А. Смирнова. Трудовой список И. А. Смирнова. Февраль 1921 – 1933 гг.
Хохлов Р. Ф. Университет краеведения / Памятники Отечества. № 1, 1989 г.
