Места принятия решений

На карте Москвы отмечены судебные и внесудебные инстанции, которые были причастны к отправлению правосудия и делали это с систематическими нарушениями прав рядовых граждан. Здания, кабинеты, комнаты, в которых визировались приговоры, протоколы, постановления, директивы, циркуляры, законы, решающие судьбу человека, семьи или целой нации. Органы юстиции и прокуратуры, которые принимали участие в разработке и претворении в жизнь законодательства, как нарушающего права человека, так и откровенно репрессивного. Эти же органы способствовали легитимации антиправовых актов, хотя предотвращать извращение законов относилось к их основным обязанностям. Также отмечены места, которые превращались в залы суда для показательных процессов: Политехнический музей и Колонный зал Дома Союзов. Особняком стоит Лефортовская тюрьма, где объявлялись приговоры Военной коллегии Верховного суда СССР.

В период гражданской войны выбор в пользу чрезвычайщины и революционной законности был отчасти оправдан. С переходом к мирному строительству необходимость в чрезвычайных органах должна была исчезнуть. Возвращение к более традиционному пониманию законности и права было связано и с курсом на новую экономическую политику, которая могла реализоваться лишь с помощью права как регулятора общественных взаимоотношений: обеспечение гарантий предпринимательской деятельности, личные гарантии граждан от произвола представителей госорганов, борьба с преступностью, отмена ограничений денежного обращения. Капиталистам из зарубежных стран, инвестиций которых добивалось правительство, также необходима была стабилизация правоприменительной практики на основе принципа законности, то есть жесткого следования нормам позитивного права.

Несмотря на статус, который приобрело право в период НЭПа, напряженное противоречие между идеями использования закона и его уничтожения сохранялось в душах и умах многих большевиков. Предрассудки некоторых большевиков против права никуда не делись. Они проявлялись в открыто выраженных предубеждениях политических деятелей против профессиональных адвокатов, давали знать о себе в марксистской юриспруденции, созданной группой ведущих юристов, в борьбе против усложненности новых законов, которая влияла на уголовную политику в последние годы НЭПа. В конце 20-х годов, когда вопрос о продолжении новой экономической политики стал весьма проблематичным, антиправовая, нигилистическая точка зрения в советском правоведении вновь восторжествовала и на время оказала решающее влияние на правосудие в СССР.

Разумеется, все конституции и уголовные кодексы даже образцовых демократий предусматривают наказание за терроризм, насильственное посягательство на государственный строй и установленный правопорядок. Однако аппарат юстиции СССР действовал не только против лиц, совершавших реальные преступления, но и против вымышленных «врагов народа».

Практика политической юстиции в нашей стране значительно расширяла контингент лиц, формально попадавших под нормы ответственности за политические (контрреволюционные, государственные) преступления. Сам контингент определялся не юридическими органами, а высшей политической властью в общем и директивами партии в частности.

Помимо борцов за власть периода Гражданской войны, среди которых были реальные претенденты на руководящую роль в государстве (Корнилов, Колчак), а также идейных противников режима, которые вели борьбу против власти путем террора, диверсий, убийств или антиправительственной пропаганды, к государственным преступникам в СССР относились:

— инакомыслящие, несогласные с политикой власти, но ничего не предпринимающие для борьбы с ней, за исключением высказывания своих взглядов;

— потенциальные противники режима, которые оказались виновны в силу различных причин: социальное происхождение, прежнее место службы, дружба или родственные связи с преступниками.

В разные периоды существования советской власти в число преступников попадали в том числе две последние категории граждан. В конце 1920-х — начале 30-х годов примирившиеся с диктатурой помещики, чиновники, служители культа, ученые и представители интеллигенции преследовались большевиками за статус «бывшие люди». Их существование признавалось несовместимым с идеями и целями нового общественного строя.

Лишение жизни — самый тяжкий вид наказания, применение которого обязано сопровождаться максимальными гарантиями подсудимого от судебной ошибки. В советском государстве отношение к этому виду наказания было буквально противоположным. Большинство приговоров к ВМН выносилось заочно, органами, которые не входили в список судебных инстанций. В этом случае, у приговоренных отсутствовали минимальные процессуальные гарантии: право на защиту, на вызов свидетелей, на кассационное обжалование приговора.

Помимо упрощенного порядка судопроизводства, существовали и другие способы безнаказанно лишить советского человека жизни: сталинские списки, приговоры к ВМН по которым выносились лично партийной верхушкой.

Кроме того, кассационным органом по приговорам к ВМН на деле была Комиссия по судебным делам при Политбюро, что само по себе является непосредственным вмешательством в отправление правосудие.

Конституция 1918 года наделяла советских граждан пролетарского и трудового, крестьянского происхождения избирательными правами. Лишались избирательных прав представители бывших эксплуататорских классов (ст. 65 Конституции). Процедура выборов оформлялась как крайне неформальная. Сами выборы были открытые, непрямые и неравные даже для политически благонадежных граждан: один депутат съезда Советов (высшего органа власти на тот момент) от 25 тыс. городского населения и один от 125 тыс. сельского. Делалось это по идеологическим причинам, поскольку считалось, что пролетариат является авангардом революционного движения, а государство является диктатурой пролетариата, но если этого пролетариата численно очень мало, то необходимо законодательно закрепить неравное представительство.

Конституция 1936 года формализовала механизм формирования власти. Выборы объявлялись теперь тайными, равными (один человек — один голос) и прямыми. Права голоса теперь лишались только умалишенные и осужденные по приговору суда. Для советских выборов всегда был характерен крайне высокий процент участия в них граждан — что-то около 99,7% от всех зарегистрированных избирателей. В воинских частях участие было стопроцентным. На деле советские выборы оказывались простым театральным представлением, созданным для оформления на должности заранее назначенных лиц.

С моральной, этической и правовой точек зрения просмотр частной корреспонденции — грубое нарушение со стороны государства. Однако с первых дней советской власти над «социалистической законностью» превалировал принцип «революционной целесообразности».

Противозаконность перлюстрации и военной цензуры отлично понимали советские власти. Во втором издании Большой советской энциклопедии дано определение перлюстрации. В нем подчеркивалось, что тайное вскрытие частной корреспонденции государственными органами — функция буржуазной государственной машины, но не социалистической. Однако вопрос о содержании частной корреспонденции, в особенности писем политических соратников по революционной борьбе: левых эсеров, левых коммунистов и прочих представляли живой интерес для большевиков.

Кроме выявления писем запрещенного содержания, цензоры делали выписки (меморандумы) из просмотренной корреспонденции, дающие представление о настроениях в армии и тылу, моральном состоянии населения, политических взглядах и настроениях, отношении к советской власти. Письма, представлявшие особый интерес, пересылались в ЦК РКП(б).

Вопрос о тайне переписки не поднимался в конституционных актах советского государства до 1936 года. Ни в Конституции РСФСР 1918 года, ни в позднейшей Конституции СССР 1924 года и Конституции РСФСР 1925 года об этом ничего не говорится. Но в сталинской Конституции 1936 года, имевшей большое международное политическое значение, вопрос о личных правах граждан обойти уже было нельзя. Поэтому статья 128 торжественно объявляла, что в СССР тайна личной переписки охраняется законом.

Однако к этому времени дело перлюстрации и цензурирования органами ОГПУ–НКВД достигло колоссальных масштабов, и Конституция ничего принципиально нового в работу этих органов не вносила. К 1939 году среди 11 отделений Главного управления государственной безопасности как минимум 4 имели отношение к политической цензуре, поскольку занимались агентурной разведкой и «разработкой» всей интеллектуальной элиты советского общества: 5-е отделение занималось литераторами и другими деятелями искусства, а также органами печати и издательствами. 6-е отделение — Академией наук, НИИ и научными обществами. 7-е отделение — учащейся молодежью, всей системой Наркомпроса и детьми репрессированных. 10-е отделение осуществляло борьбу с церковью.